В гостинице «Националь» Жан-Кристоф Майо встретился с журналистами и охотно ответил на все вопросы, в том числе и на интересовавшие наш сайт.
— В России я впервые. Для меня ваша страна и русский балет — что-то из области мифа, легенды. У «Балета Монте-Карло» с Россией связи исторические, старинные, и потому для нас большая честь танцевать именно здесь. Мы понимаем всю ответственность и, конечно, хотим показать все, на что способны.
— Почему вы обратились к постановке «Золушки»?
— Привлекла музыка Прокофьева. Я получил углубленное музыкальное образование и как хореограф прежде всего связываю свою работу с музыкой, она для меня основной источник вдохновения. Эта музыка не просто умная, эта музыка — праздник. Взяв на себя руководство труппой, я задался вопросом: как реализовать дух классических произведений в современной интерпретации, возможно ли привнести новый смысл в балетные истории или хотя бы приблизить их к реальной жизни?
Для работы над «Золушкой» я привлек своего ближайшего соратника — художника Эрнеста и попросил его сделать декорации в несколько абстрактном плане. Налет патины, пыли, туманности несет значение эстетическое. У нас нет традиционной кареты, привычной хрустальной туфельки и многих других аксессуаров, связанных с «Золушкой», потому что танец может быть поэтичным в своем выражении и ему не нужны подпорки. Фея, в которую превратилась умершая мать Золушки, каким-то мистическим образом сопровождает дочь до того момента, когда та обретает счастье. И только тогда мать может спокойно уйти. В первой сцене нами представлены мать и отец Золушки, потому что драматический момент потери близких рано или поздно входит в жизнь каждого человека. Фея — это образ моего отца, самого важного для меня человека, который ушел из жизни в 1995 году. Он был театральным художником-декоратором, мы много работали вместе, и через два года после его смерти ко мне стало по-настоящему приходить признание. Его дух присутствует, он рядом со мной. Думаю, у каждого из нас есть своя добрая фея, которая ведет нас по жизни.
Еще мне хотелось, чтобы спектакль носил игровой характер. Люблю делать спектакли с элементами фантазии: не только для элиты, способной оценить танцевальное искусство — балет слишком долго считался элитарным, — но и для широкой публики. Поэтому добиваюсь от исполнителей технической безукоризненности, но и прошу их танцевать так, чтобы техника не становилась самоцелью. Не менее важно актерское перевоплощение. Настаиваю на том, чтобы актеры абстрагировались от традиционной картинки диснеевского характера. Считаю, что драматический накал и идея сказки Перро уведены в сторону этой анимацией, да и не только ей. Взять, к примеру, образы сестер и мачехи. Обычно во всех версиях они карикатурны. А ведь в сказке сказано, что они привлекательны и даже красивы. Тогда понятно, почему несчастный отец Золушки попал под их очарование — любой мужчина по своей природе становится слабым под воздействием женских чар.
— Сохраняет ли труппа спектакли «Русского балета Монте-Карло»?
— Если ответить честно, то сегодня в репертуаре этого наследия, великого и объемного, нет. Труппа долго его сохраняла: шли балеты дягилевского периода, спектакли Мясина, Баланчина. Когда я пришел в 1992 году в труппу, то восстановил «Послеполуденный отдых фавна», «Петрушку», «Жар-птицу», Половецкие пляски из «Князя Игоря», «Шехеразаду». Более всего меня интересовал эстетический аспект этих постановок, к тому же осталось немало элементов уникальных декораций, бутафории, которые мы могли использовать. В подвалах казино были найдены потрясающие костюмы той эпохи, забытые в сундуках, мешках, коробках. Вместе с принцессой Каролиной, принимающей самое непосредственное участие в нашей жизни, мы решили, что необходимо это богатство привести в порядок, реставрировать, каталогизировать. Возникла идея создания музея, где будут собраны все материалы, связанные с театром. Сожалею, что многое исчезло, но успокаиваю себя тем, что, быть может, раритеты попали в хорошие руки настоящих ценителей красоты. Находка в казино позволила мне сделать интересную реконструкцию «Шехеразады». Сняв часть подкладки с костюмов, мы сумели вернуть им оригинальный цвет — тот, который был на премьере. Априори мы восстанавливали балеты, но кто может сказать сегодня, насколько точно?
Одно время репертуар насчитывал 14 балетов Баланчина. Каждый из тех, кто имел счастье работать с ним, настаивал на истинности своей версии. Четыре года назад мы воссоздали ранний баланчинский балет «Соловей»: с декорациями и костюмами было не сложно — какие-то образцы остались, смотрели старые фотографии, читали мемуары. Но ответить с уверенностью, что все танцевальные моменты точны и что они соотносятся с эпохой, боюсь, уже невозможно. Знаю только, что для танцовщиков воспринять, переварить и вынести на суд зрителей балет было сложно. Они должны жить сегодняшним днем, хотят танцевать живую хореографию, их трудно питать идеями прошлого, пускай и великого. Я их понимаю. В труппе артисты 25 национальностей, они закончили разные школы, в их воспитании традиции не играют особенной роли, так, как это, скажем, происходит с выпускниками московского или петербургского училищ. Их юность исключают конкретные связи с историей. Им трудно.
Поэтому в определенный момент я решил, что пора наконец показать наше собственное лицо. Мы сохранили, как нам кажется, дух дягилевской эпохи, которой была присуща общность между искусствами танца, музыки и живописи. Для меня основное наследие «Русских балетов» в том импульсе, который они дали миру. Имею в виду и создание новых коллективов, и постановку новых балетов.
— Сколько сейчас танцовщиков в «Балете Монте-Карло»?
— 48 артистов, все с классическим балетным образованием. Принцип нашей художественной политики заключается в том, чтобы, базируясь на постановках постоянного хореографа, в данном случае им являюсь я, привлекать и других художников. В этой роли выступали Джон Ноймайер, Иржи Килиан, Уильям Форсайт. Даем возможность ставить и молодым хореографам.
Одна из особенностей театра — его кочевая жизнь: в течение года даем 20 — 25 спектаклей в Монте-Карло, а остальное время разъезжаем. И публика, которая нас принимает на гастролях, ожидает новых, оригинальных постановок. Наш балет можно рассматривать как великолепную лабораторию человеческих ресурсов: танцовщики разных национальных традиций, разного цвета кожи, разных социальных менталитетов. Вместе они составляют симбиоз, который, как кажется, отражает характер нашей современной жизни — со смешением народов, интересов, культур.
— Помогло ли вам то, что несколько лет вы танцевали в труппе Джона Ноймайера?
— Когда я попал к Ноймайеру, мне было 18 лет, и это был мой первый серьезный профессиональный опыт. А любой опыт сказывается в дальнейшем, не уходит и не стирается. Какую роль это играет в жизни, наверное, начинаешь понимать спустя время. Сегодня, работая в должности хореографа, я стараюсь охватить довольно широкий спектр постановок и, естественно, испытываю на себе часть того влияния, которое получил от работы с Ноймайером. Сказанное не означает отсутствия каких-либо расхождений. Помню, наши беседы на тему музыки: я был убежден, что все танцовщики должны иметь музыкальное образование — тогда они наиболее чутко улавливают пластический язык, что я заметил и как артист, и как хореограф. Для меня это был важный постулат, но, возможно, Ноймайер и не помнит об этом.
— Можно ли из того, что Фея — образ отца, сделать вывод об автобиографичности ваших балетов?
— Хороший спектакль — это как добрый ужин в кругу друзей и тех, кто приятен. Нужно, чтобы блюда были вкусными, а стол изящно сервирован — только тогда вечер удастся. В этом смысле наша труппа представляет сплоченный коллектив, дух которого вы, надеюсь, сможете почувствовать, посмотрев нашу «Золушку». Не думаю, что мои спектакли автобиографичны, хотя, естественно, личные переживания так или иначе переходят в работу. Это касается и зрителей. Вы тоже будете смотреть спектакль по-разному, в зависимости от того, что произошло с вами: поссорились с женой или с близкой подругой, устали или чем-то довольны. Если бы ваш визит в театр совпал с периодом влюбленности — было бы великолепно! Во всяком случае, для восприятия нашей «Золушки».
Записала Евгения Францева