Знаменитому режиссеру — 75
К юбилею Марка Захарова телеканал «Культура» показывает спектакли Театра «Ленком» «Ва-банк» и «Королевские игры», документальный фильм «Учитель, который построил дом. Марк Захаров» , художественный фильм «Двенадцать стульев» .
— Марк Анатольевич, вы 35 лет возглавляете один из лучших театров Москвы, в котором собрана очень сильная труппа. И на каждом спектакле у вас аншлаг. Как вам это удается?
— Сложно сказать, наверное, у меня есть какие-то деловые качества, режиссерский талант. И еще — удачное стечение обстоятельств. Я формировал и собирал труппу артистов Театра «Ленком» из тех людей, которые обладали многообещающими актерскими качествами. Я не просто хотел, я пытался — и мне, кажется, это удалось — создать некую питательную среду в театре, когда в ней развивались артисты, чье значение выходило далеко за пределы театра. Они снимались в кино, участвовали в телевизионных программах и т.д. и т.п., то есть становились востребованными артистами.
— Как вы считаете, что нужно актерам, кроме таланта, чтобы пробиться?
— Повторюсь: всем нам нужно удачное стечение обстоятельств. Мы занимаемся рискованным делом. Если человек объявляет себя поэтом, он должен время от времени выдавать какие-то стихи, которые людям нравятся, волнуют, привлекают, согревают их. Но это получается не всегда, и риск очень большой. А у нас как? Гамлет — один, а вокруг много разных Фортинбрасов, Розенкранцев и Гильденстернов. Я не очень люблю, когда со сцены пугают. Знаете, как сейчас модно: показали один ужас, потом другой, а потом все страшнее и страшнее, по нарастающей. Но людей сейчас не надо пугать. Конечно, и чересчур подслащивать реальность тоже не следует. С моей точки зрения, художник должен говорить честно, а не заниматься запугиванием. Мы и так получаем сегодня слишком много негативных эмоций. Жизнь у нас сложная, и многострадальная Россия всегда развивалась трудно, тяжело переживая этапы своего становления.
— Один из самых любимых моих спектаклей у вас — «Королевские игры». Это Англия, переживающая столь же тяжелый момент становления, как и Россия сейчас. Так вот, там немного жутковатый, но обнадеживающий финал — уже после казни Анны Болейн звучат слова ее дочери: «Елизавета будет Первой». Как у вас возникло такое сценическое решение? И что вы думаете вообще по этому поводу?
— Мне потом объяснил Мигранян, наш крупнейший аналитик, что это был переломный момент в судьбе современной Европы. И что Европа могла по-другому называться, а может, и вообще весь мир, если бы Генрих VIII не совершил эту не совсем приятную акцию с Анной Болейн. И я старался подкрепить эту мысль ярким постановочным эффектом, который бы запомнился. Сложная поролоновая конструкция, которая принимает разные формы, меняет цвет и местоположение и, в конце концов, летит в зрительный зал, и решает эту проблему. Я рад, что этот спектакль показывает телеканал «Культура».
— Если стихи поэта должны нравиться, то должны ли нравиться постановки режиссера?
— Если проводить некий мысленный водораздел, то еще до падения железного занавеса поэт, объявивший себя поэтом и принятый в Союз писателей, требовал зарплаты. Да, с зарплатой было трудно, но ему давали творческие командировки, он ездил, переводил литературу наших республик, которые все сейчас куда-то разбежались.
И его как-то поддерживали, брали на государственное содержание. Сейчас, в рамках новой экономической действительности и рынка, это оказалось немыслимым. И у нас пропали драматурги — раньше у нас же были полчища драматургов, а сейчас их можно пересчитать по пальцам на двух руках...
— Сюжет фильма «Двенадцать стульев», который телеканал «Культура» тоже показывает к вашему юбилею, закручивался вокруг поиска сокровищ, спрятанных в стуле. Вы можете сказать, что нашли свой главный бриллиант?
— Главный бриллиант — это моя жена. Она сыграла большую роль в моей жизни, особенно в тот период, когда я переходил из категории безработного артиста в категорию артиста, работающего на периферии. Потом я перебрался в студенческую самодеятельность, а затем мне удалось стать артистом и режиссером уже профессионального театра. И во всем этом ее роль была огромной. Она меня устраивала несколько раз на работу, используя, как в народе говорят, свое личное обаяние, напор и знакомства. Сначала помогла мне устроиться в Станкоинструментальный институт — в драматический коллектив студенческой самодеятельности. Оттуда я, уже самостоятельно, попал в Студенческий театр МГУ. И когда она играла в Театре миниатюр (нынешний Театр «Эрмитаж»), сумела убедить художественного руководителя, что ей хорошо бы было работать с мужем. Потом был очень важный момент, когда Гончаров пригласил меня в Театр имени Маяковского после удачной постановки «Разгрома». Причем он пригласил нас обоих — и меня, и ее. Скорее даже ее — она ему больше нравилась. Тогда моя жена сказала очень важную фразу: «Я буду заложницей, и ты будешь себя чувствовать плохо в этом театре». Что, в общем, было ожидаемо в силу характера и непредсказуемости поведения Андрея Александровича Гончарова, при всей его одаренности. Так что она очень много сделала для меня.
— Сейчас модно стало снимать ремейки. Вы ведь тоже, например, «Двенадцать стульев» снимали после картины Леонида Гайдая. Лента «Обыкновенное чудо» появилась вслед за фильмом Эраста Гарина и Хеси Локшиной. Какие ощущения у вас были, когда вы приступали к материалу, уже снятому до вас достаточно известными режиссерами? Не страшно было?
— Вы знаете, нет. У Гайдая в фильме «Двенадцать стульев» все было всерьез. Мы же создавали веселую, ироническую песню, своеобразную музыку Остапа Бендера — человека, которого так любили наши бабушки, дедушки и отцы. Для них этот романтический авантюрист был единственной отдушиной. Конечная стадия его развития, на мой взгляд, — это музыка. Дальше все. А говорить о том, что он сделал, какие обманы и махинации совершал, нам казалось менее интересно и важно. Я думаю, что все-таки все решает талант. Когда мне на «Мосфильме» предложили снять «Обыкновенное чудо», замечательную сказку Шварца, передо мной тоже стоял такой выбор. Если бы я снял ее, как написано — ничего бы не менял, ничего бы не дописывал, ничего бы не убирал, не снимал бы все под черновую музыкальную фонограмму, — то ничего бы не получилось. Поэтому вопрос адаптации, вопрос личностного вмешательства в тот материал, который ты делаешь, всегда стоит перед режиссером. Оригинал всегда останется на книжной полке, он свят, мы его храним, ценим и почитаем, но если ты хочешь найти эквивалент, кинематографический или телевизионный, нужно что-то изменять. И если ты делаешь это талантливо, тебе это прощают и радуются.
— Вы ставили спектакли по пьесам совершенно разных драматургов — Островский, Чехов, Бомарше, Горин... Есть, на ваш взгляд, что-то общее, что объединяет ваши постановки, кроме, конечно, режиссера?
— Наверное, есть общее, связанное с тем, что наш театр — не для малых форм. «Ленком» рассчитан на большую коллективную эмоцию, которой должен проникнуться каждый зритель. В каждом нашем спектакле главное все-таки — человеческие отношения, их неожиданные зигзаги, взаимодействия и движения. И обязательно должна быть зрелищная заразительность, которая присуща нашему коллективу. Потому что это должен быть праздник. Я люблю, когда много смеются в зале, даже если это вещь достаточно серьезная. На мой взгляд, театр должен привлекать широкие массы зрителей, что не одни знатоки и гурманы должны сюда приходить. Надо стараться делать такой спектакль, такое зрелище, чтобы оно было интересным и для людей, искушенных в театральном искусстве, и для человека, который первый раз пришел в театр. Он должен быть очарован и обрадован.
— Марк Анатольевич, а вы собираетесь отмечать юбилей?
— Нет. Как-то, конечно, отмечу — в театре, например, выходной день объявил. Но я очень много сил потратил, когда отмечал 70-летие. В этот раз все пройдет скромнее, спокойнее и будет напоминать, скорее, домашнюю встречу друзей.
Евгения Андреева