В Большом театре состоялась первая балетная премьера сезона 2012/13 — балет Джорджа Баланчина на музыку Стравинского «Аполлон Мусагет». Он стал третьей компонентой вечера хореографии на музыку русских композиторов. Летом в рамках фестиваля «WWB@LLET.RU», инициированного худруком балета Большого Сергеем Филиным, труппа представила две новые работы — «Классическую симфонию» Юрия Посохова на музыку Первой симфонии Прокофьева и «Dream of Dream» Йормы Эло на музыку Второго фортепианного концерта Рахманинова. Посохов перенес спектакль из Сан-Франциско, а у Эло была мировая премьера. Балеты прошли по два раза, и сейчас еще сохраняют статус премьер.
Как и с «Драгоценностями» (премьера в мае 2012), с «Аполлоном» Большой театр не стал первопроходцем в России — больше десяти лет назад оба балета были с колоссальным успехом показаны в Мариинке (в «Аполлоне» в буквальном смысле блистала молоденькая Светлана Захарова), что, впрочем, ничего не значит, поскольку эти знаковые названия мирового балетного репертуара красуются на афишах лучших компаний — от Нью-Йорка до Парижа.
У Баланчина мало балетов, где бы главным действующим лицом был солист, да еще и с выносом мужского имени в название — можно вспомнить «Блудного сына», «Аполлона», «Орфея», «Тиля Уленшпигеля» и, собственно, все.
В «Аполлоне» есть свой сюжет, но назвать балет сюжетным в обычном смысле нельзя.
Подробное либретто и план с экспликациями можно прочитать в книге «101 рассказ о большом балете» Баланчина и Тейпера. Перескажу сюжет вкратце.
Малоазийская богиня Лето в муках рожает красавца сына (сидя на верхней ступеньке конструктивистского вида лестницы, по которой в финале балета Аполлон, а за ним три его музы, мать и две нимфы-няньки как свита, ожидающая у входа, поднимется на Олимп). Запеленатый в белые простынки он выпрыгивает из пещерки под лестницей. Нимфы разворачивают его, он делает пируэтик, но после чуть не падает от кружения головы. Ему приносят лютню, он пытается с ней танцевать, не понимая сразу, зачем она ему, и что с ней, вообще, делают. Из кулис выбегают три девушки в белых юбочках — его будущие студентки-музы. Он раздает им атрибуты и дает имена — Каллиопе, музе поэзии — навощенные дощечки, Полигимнии, музе пантомимы — маску и Терпсихоре, музе танца и пения — лиру. Две первые сдают свои экзамены на троечку — Аполлон не доволен ими, а Терпсихора становится любимицей бога — его избранной музой. Она точно вторит движениям учителя, делая их по-женски более мягко и музыкально. Полигимния и Каллиопа позже тоже включаются в игру, боги резвятся как дети, пока с неба не раздается приказной зов Зевса (силами струнных имитируется призывной звук горна). Тот как бы говорит — игры закончились, начинается работа. И Аполлон-мальчик превращается во взрослого Аполлона Мусагета.
В «Аполлоне» Баланчин создал несколько своих самых знаменитых поддержек — «тройку» (когда Аполлон погоняет трех скачущих балерин как лошадок), «тачку» (танцовщицы вытягивают одну ногу назад и склоняют спины и головы, держа Аполлона за руку), «колесо» (балерины в позе арабеска — «спицы колеса» — с разным градусом подъема ноги).
В балете минимизировано количество участников, а в оркестре — одни струнные. Это значит, что любая неточность в движении недопустима, а все эмоции — будут видны как под лупой.
В этом смысле балет очень величественный — как церемония венчания на царство, как коронация. Кстати, в самом начале балета есть композиция «корона», когда музы кистями рук создают вокруг головы Аполлона импровизированный венец. Это, вообще, одна из ключевых и эмблематичных поз «Аполлона». И, одновременно, слабое место нынешней постановки в Большом. Поскольку у театра есть свой бронзовый Аполлон на крыше, артистов оправили туда на съемку эмблемы для предстоящей премьеры...
Но фотографироваться на фоне Аполлона — это еще не значит уподобиться дельфийскому богу.
Семен Чудин из первого состава не потянул аполлоновой ноши — ни на крыше, ни на сцене. Ну то есть он делал правильно все движения, технически справился, но не более того — это на сцене. А на крыше Большого в качестве предводителя муз из Большого — в короне из кистей рук — он (перебежчик из Стасика, а до того из Новосибирского театра) смотрелся как статист, которого потом заменят на настоящего артиста. Неудачная фотография почти месяц провисела на официальном сайте театра. Его музы — Ольга Смирнова, Анна Тихомирова и Анна Никулина — танцевали на должном уровне, но в этом балете мужчина правит бал.
Другой Аполлон — Артем Овчаренко — и танцевал интереснее и в большее степени соответствовал образу, но ему не повезло с Терпсихорой (Евгения Образцова), а той изначально мешал крошечный рост (под нее подобрали других невысоких муз, что совсем увело балет в другую сторону) и желание нравиться публике каждую минуту.
Вместо того, чтобы послушно вторить учителю, она лучезарно улыбалась в зал.
А Овчаренко станцевал историю самого себя — классического танцовщика, который из легкомысленного прыгучего солиста превращается в рафинированного премьера с грузом ответственности за спиной — этот смысл в балете тоже заложен.
Резвой парой стали третьи Аполлон с Терпсихорой — Владислав Лантратов и Екатерина Крысанова. В их танце было много здоровой игры, но во второй пафосной части ребятам чуть-чуть не хватило величия.
«Классическая симфония» — третий балет, который поставил в Москве Юрий Посохов, экс-премьер Большого театра (уехал в 1991) и резидентный хореограф балета Сан-Франциско.
В 2004 он перенес в Большой балет «Магриттомания», который шел в один вечер с «Палатой №6» Раду Поклитару и «Леа» Алексея Ратманского, а в 2006 поставил здесь трехактную «Золушку».
«Классическую симфонию» Посохов посвятил своему учителю, легендарному педагогу МАХУ (МГАХ) Петру Пестову. Скорее всего, у него была надежда, что волею судеб этот балет окажется в Большом театре, все артисты которого прошли через школьную «Классическую симфонию» в постановке Леонида Лавровского. Отсылка к московской теме была и на премьере в Сан-Франциско, где протагонистку танцевала москвичка Мария Кочеткова, и более того — на несколько самых рискованных па в этом балете Посохова вдохновила необыкновенная пластика этой бэби-балерины, постоянной музы хореографа.
С симфонией Прокофьева Посохов делает примерно тоже, что Баланчин в свое время с симфониями Стравинского и Чайковского — наносит огранку на драгоценные камни, чтобы они еще ярче засверкали, стали прозрачнее и светлее.
В балете занято 14 солистов — 7 пар. Посохов развивает танцевальную линию, не нарушая четырехчастной структуры симфонии. Описывая первую часть, музыковеды сравнивают ее с представлением: салютный взрыв всего оркестра, словно шелковый занавес к колосникам взбегают вверх пассажи флейт, кларнетов и струнных. Кажется, что на сцену выходят персонажи венецианской комедии дель арте — Пьеро, Коломбина, Арлекин.
У Посохова балет открывается академической сценой — затянутый в элегантный черный наряд мужчина, похожий на композитора или учителя танцев (это и Моцарт, и Гайдн, и Петипа, и Чеккетти, и Баланчин, и Пестов), три грации в тени замерли в ожидании знака дирижера. Гремит оркестровый «пам», строгий учитель превращается в элегантного кавалера и понеслось.
Школа уважительно цитируется и школа же становится объектом шуток.
Как заводная куколка балерина выполняет все виртуозные, но излишне «навороченные» вариации. А через космические юбочки-тарелочки от Сандры Вудалл «Симфония» перекидывает мостик к Форсайту, его балету «Головокружительное упоение точностью» на музыку Девятой симфонии Шуберта.
Во второй части, написанной в ритме полонеза, но по изяществу напоминающей скорее старинный менуэт, дамы укладываются картинно на пол и, претворяясь беспомощными, ждут пока партнеры вернут их на пальцы и начнется новая игра.
Самая виртуозная девушка снова вытворяет нечеловеческие вещи — сидя в низком плие, прямо на полу крутит дюжину пируэтов.
Гавот (3 часть) отдан на откуп мужчинам. Московский зритель со стажем сразу смекнет в чем тут хитрость, ведь Большой театр в противовес балеринскому Кировскому всегда блистал выдающимися премьерами (лучшие люди московской премьеры — Артем Овчаренко, Владислав Лантратов в двух парах, Иван Алексеев и Артемий Беляков в четырех парах).
Четвертая часть повторяет танцевальные темы первой, она похожа на гимн движению и классическому танцу. Артисты обоих полов уже без всякого соревнования начинают стремительно показывать свои высшие достижения: балерины крутят фуэте всех мастей, премьеры сигают в жете антурнан.
Посохов как бы хочет сказать, что классический танец не замер, не законсервировался и на его языке еще можно сказать много интересного.
С «Классической симфонией» Посохов наглядно и очень безапелляционно противопоставляет себя последователям Килиана и Эка, пару лет назад вошедшим у нас в моду. И его слово становится особенно веским, когда рядом трудится другой адепт неоклассики Йорма Эло, или из Екатеринбурга телеграфирует Вячеслав Самодуров. В наличии два лагеря, два направления, и это хорошо.
Самым сильным в этом триптихе на музыку русских композиторов оказался все-таки новый балет Йормы Эло «Dream of Dream». Хотя бы потому, что он поставлен специально для артистов Большого, на их индивидуальности.
Музыка Рахманинова не очень-то подходит для балетной сцены, хотя мелодии «Вокализа» и «Элегии» часто звучат на балетных конкурсах в современной программе. Под эту музыку артисты выплескивают весь свой лиризм, недовысказанный в классических номерах. Возникает противоречие — совсем не дансантная музыка, и при этом — почти программная для одноразовой конкурсной хореографии.
Эло уловил легкий привкус конфликтности в восприятии любой музыки вообще и Рахманинова в частности. Когда человек слушает музыку (если только это не патриотические и военные песни) — он превращается на время в своего рода аутсайдера. Есть он, и есть все остальные, которые слышат, чувствуют, дышат одинаково, и на взгляд аутсайдера — очень счастливы в своей одинаковости. А он сам тоньше и глубже, разумеется.
Героиня Эло (девушка, которая потеряла связь с миром) не хочет больше оставаться одна в своей скорлупе тонкого чувствования — она идет на свет, к людям и пытается влиться в коллектив. Но ей нет места в партитуре Рахманинова, как нет там места ни одной лишней ноте.
Она на самом деле спит, и во сне видит балет-сон на музыку Рахманинова.
Балет про людей, которые живут в счастливом взаимодействии друг с другом — это и встревоженные влюбленные, и умиротворенные пары, и сплоченные спортивные команды, и уверенные одиночки. Мерные танцы двоек, троек, четверок выглядят непропорционально мелкими на фоне глубокой музыкальной канвы, но это же «сон во сне», чужое наваждение.
Чужим наваждением можно назвать для нас появление такого балета в репертуаре. Его надо просто смотреть — смотреть на артистов, слушать музыку, не пользуясь смысловыми подсказками идущими из подсознания, вроде того, что Рахманинов написал великое произведение, которое грешно разбавлять танцульками.
Лучшие работы у Ольги Смирновой и Владислава Лантратова — они танцуют такую романтическую нежную пару, от созерцания которой у неудачника разливается желчь.
Фактурные профессионалы Мария Александрова и Семен Чудин очень убедительно изображают довольную жизнью устроенную семью, в их танцах разлита уверенность в завтрашнем дне.
Протагонистка (Екатерина Шипулина и Анна Никулина) танцует экзотично — ее па странные, они не вплетаются в общий узор из арабесков, подскоков, туров и пируэтов.
Безапелляционная музыка Рахманинова сносит инакомыслящую как шторм.
Только в самом конце на тридцатой минуте она начинает нервно крутить фуэте — коллективное бессознательное засасывает, и она как будто счастлива. Но надолго ли?
За качество (высокое) возобновления «Dream of Dream» отвечали совсем молодые репетиторы театра — Елена Андриенко (вполне действующая балерина, на днях танцует «Светлый ручей») и Ян Годовский. Всегда в театрах существует страх — вот уйдут старики советского еще замеса, которые днюют и ночуют в театре — и кто будет выполнять рутинную работу, кто вытянет махину? Но оказывается на этом фронте тоже есть пополнение — и очень хорошее.
Лично я никогда не устану писать про успехи талантливых педагогов — их нужно знать в лицо.
Авторы фото — Дамир Юсупов и Елена Фетисова / Большой театр