Премьера оперы Пуччини «Турандот» – лебединой песни композитора – состоялась в Красноярском государственном театре оперы и балета имени Д.А. Хворостовского 8 и 9 февраля нынешнего года, однако увидеть новую работу театра довелось лишь на второй премьерной серии, которая прошла 2 и 3 апреля. Необычность этой премьеры – в том, что на сей раз прозвучал не классический финал, сочиненный по сохранившимся эскизам Пуччини после его смерти Франко Альфано, современником композитора, а альтернативный финал Лучано Берио (1925–2003), известного итальянского композитора XX века, чье имя в мире музыки устойчиво ассоциируется с авангардными поисками и устремлениями.
Предваряя обзор постановки на страницах интернет-портала Belcanto.ru, в качестве разбега предлагаем читателям беседу с дирижером-постановщиком этого проекта Дмитрием Юровским, которая состоялась между двумя апрельскими показами и главным содержанием которой стала проблема (а может быть, вовсе и не проблема) альтернативного финала Берио. Этот предметный разговор задумывался как момент «чисто технический», но по его итогам стало ясно, что он представляет интерес для публикации, ибо прецедент востребованности в родных пенатах финала Берио на памяти автора этих строк возникает впервые.
— Маэстро, до февральской премьеры этого года опера Пуччини «Турандот» никогда здесь не звучала, и этот опус требует в буквальном смысле больших голосов, так что на титульную партию театру пришлось привлекать исполнителей извне. Так почему же всё-таки «Турандот»? Кому принадлежит идея этого проекта?
— Всё так, но в связи с вашим вопросом не могу не сказать об одном моменте. На сáмом деле, я впервые оказался в этом театре еще до официального назначения, когда впервые приехал сюда как гость лет семь-восемь назад продирижировать спектаклем на фестивале «Парад звезд в оперном» — не помню, то ли «Аидой», то ли «Пиковой дамой». Красноярский театр мне понравился сразу, хотя это театр, я бы сказал, не с сáмой простой акустикой. Но я приехал из Новосибирска, где главным дирижером как раз и был тогда. А в Новосибирске огромный театр: другие масштабы сцены, другие размеры оркестровой ямы — всё другое. И театр в Красноярке предстал для меня театром вполне европейских масштабов, привычных мне, к примеру, по Антверпену, где я проработал много сезонов.
Я всё это рассказываю, так как то, что скажу сейчас, постоянно вспоминаю в связи с этой премьерой. В мой первый приезд в Красноярск меня спросили о впечатлениях от театра, и я сказал тогда примерно так: «Театр мне очень нравится, но, конечно, всегда надо смотреть на репертуар. Понятно, что такую оперу, как, допустим, “Турандот”, здесь вряд ли поставишь». И сегодня я, вспоминая об этом очень много, конечно же, посмеиваюсь. В силу этого, забегая немного вперед, скажу, что сама идея постановки полностью исходить от меня, естественно, не могла. Красивая идея исходила от режиссера Сергея Новикова — его спектакль мы вместе в итоге и поставили.
Когда эта идея возникла уже на повестке дня и мне ее совместно преподнесли Сергей Геннадьевич и Светлана Владимировна Гузий, директор нашего театра, я вспомнил свои слова, но им об этом не сказал. Почему? Я тогда решил так: всё-таки «Турандот» играли изначально в итальянских театрах, во всех театрах — больших и маленьких. А итальянские театры зачастую ведь не всегда огромных размеров, и в Италии театров, бóльших, чем театр в Красноярске, не так уж и много. И как-то ведь в них «Турандот» в свое время играли! Возможно, это было и не идеально, но практика на сей счет всё же имела место. И я тогда решил, что это – не что иное, как кармическое возвращение моих давних собственных слов, что надо попробовать. Собственно, это и было сделано.
И вот тут я бы хотел развить посыл об исполнителях, который возник в вашем вопросе. Для меня было ясно одно: мы сможем сделать спектакль даже притом, что сегодня у нас в театре нет собственных Турандот. А причина в том, что у нас есть два Калафа. Не каждый театр может этим похвастаться! И Михаил Пирогов, и Мэргэн Санданов – наши солисты (c 2023 года Михаил Пирогов также солист Михайловского театра: прим. мое – И.К.). А два Калафа в штате – это уже немало! Да и в отношении всех остальных солистов комплект у нас также полный. А оркестр, с которым я до этого уже хорошо успел познакомиться и начал работать над «Турандот», со своей стороны обнаружил огромнейшую заинтересованность в том, чтобы такое грандиозное и весьма непростое оперное полотно поднять на должном уровне. Общий энтузиазм в связи с этой работой усиливался еще и тем, что в Красноярске за эту партитуру Пуччини мы взялись впервые…
— …и, главное, впервые в нашей стране исполнили ее с финалом Берио!
— Это была моя давняя мечта, и когда было окончательно решено, что за «Турандот» мы беремся, нашу постановку я стал мыслить именно с этим альтернативным финалом. С финалом Альфано мои отношения не то, чтобы не сложились, просто у меня всегда было ощущение, что присутствия Альфано в его финале было значительно больше, чем самогó Пуччини – больше того, что осталось от Пуччини в его сохранившихся набросках. Я считаю, присутствия Альфано оказалось слишком много, чтобы его «авторской версией» закончить такое действительно великое произведение, но идея Альфано мне, в принципе, понятна.
Хотя смерть Пуччини была неожиданна и преждевременна, его «Турандот» мы сегодня воспринимаем, как некое резюме, как своеобразное подведение итогов, в котором есть много унаследованного из его ранней музыки – есть та абсолютно чистая лирика, с которой он когда-то начинал. Но есть ведь в его партитуре и модернизм, к которому в 20-е годы XX века Пуччини уже закономерно пришел. И Альфано явно решил подхватить этот модернизм, не только его гипертрофированно приукрасив, но и отчасти доведя до уровня гигантизма.
И невероятная масштабность финального дуэта Калафа и Турандот, с которого как раз и начинается работа Альфано, а также собственно финал с триумфальным хором и гремящей оркестровой медью ведут к «сокрушительному» хеппи-энду, за которым трагедия маленького человека – смерть Лю – неизбежно отходит на второй план. И на меня этот финал всегда производил ощущение эмоциональной фальши, и с этим я поделать ничего уже не мог. Это мое личное мнение, хотя из-за него мое уважение к Альфано меньше не стало. И его финал всегда будут играть больше и чаще кого бы то ни было: сомнений в этом у меня нет никаких.
— В 2016 году вы как музыкальный руководитель и дирижер ставили «Турандот» и в Новосибирском театре оперы и балета. Как с финалом вы обошлись тогда?
— А это был эксперимент, когда оперу Пуччини мы играли в версии без Альфано: без его финального дуэта. В конце у нас был маленький мостик из лейтмотивов Пуччини, который я, конечно же, не сочинил сам, но выступил в качестве аранжировщика Пуччини. Правда, в итоге мы всё равно вышли тогда на Альфано с его финальным хором. Но это, как я понимал, были лишь полумеры, когда, желая уйти от финала Альфано, я отважился придумать что-то иное, скажем так, свое. Так что после компромиссного варианта в Новосибирске ставка на финал Берио в Красноярске была сделана абсолютно осознанно.
Другой вопрос, что финал Берио не в каждом театре и не на каждой сцене может сразу прозвучать так, чтобы стать убедительным. На его постижение у нас ушло какое-то время, так как, когда ты впервые берешь этот нотный материал, он представляется каким-то темным лесом из большого количества звуков, в которых что-то явно напоминает Пуччини, а что-то кажется вообще непонятно чем. Однако сама по себе задача вкопаться во всё это оказалась невероятно интересной! Несмотря на то, что лейтмотивов Пуччини в финале Берио довольно много, их надо было, что называется, достать. Когда мы только начинали играть эту музыку, у нас получалась одна сплошная звуковая масса. Даже на февральской премьере в оркестре было не так, как вы это услышали сейчас. Действительно, в эту музыку надо было вжиться, и вместе со мной музыканты эту музыку, наконец, почувствовали…
— Поясните всё-таки, что значит «достать лейтмотивы»? Ведь есть же ноты, что написаны автором, и в них, как я понимаю, лейтмотивы либо есть, либо их нет…
— Это, возможно, прозвучит несколько странно, но самих нот очень много – нот всяких и разных… Гораздо больше, чем у Пуччини! И плюс к этому (или параллельно с этим) в этой музыке приходится решать и массу других исполнительских задач: Берио здесь далеко не прост и не прозрачен в своей стилизации. Я бы сказал так: у тебя как исполнителя «где-то там» в глубине, под каменными развалинами, спрятаны вкрапления бриллиантов, которые огранил сам Пуччини, однако Берио так искусно его завуалировал, что эту вуаль необходимо откинуть, достать эти бриллианты из-под нее. А если этого не сделать, то будет ощущение психоделики – той сáмой тяжелой, густой звуковой массы, о чём я уже говорил, ощущение какого-то иррационального звучания – то ли авангардного, то ли нет: толком и не поймешь…
Берио в результате негласно требует от дирижера основательно разобраться в том, что происходит в его музыке, выстроить нюансы, слегка смягчить оркестровку, вытащив какие-то голоса на поверхность, а какие-то прибрав куда-то поглубже. И если об оркестровом звуке говорить в терминах видеоряда, то дирижеру надо было бы надеть 3D-очки, правда, не на глаза, а на уши! Вот такую весьма странную комбинацию аспектов исполнения пришлось задействовать в этой музыке, и особенно непросто в ней было певцам-солистам, привыкшим к традиционному финалу Альфано. А тем, кто с ним раньше не сталкивался и кому партию Турандот с финалом Берио доводится учить с нуля, разучивание этой музыки, естественно, всегда дается более легко, ведь груз традиции на них не давит.
— Лично мне на вчерашнем спектакле финал Берио (финальный дуэт главных героев и собственно финал) в сравнении с Альфано показался более камерным, с позволения вообще применить это слово, и, как следствие, более щадящим с точки зрения вокального драматизма, который необходимо было задействовать певцам…
— В какой-то степени, да. Однако главная проблема всё же была для тех, кому финал оперы пришлось переучивать с Альфано на Берио. В частности, пришлось переучиваться всем Калафам. Но, что интересно, я помню, уже после одного из первых прогонов Мэргэн Санданов сказал: «Всё, я уже к Альфано не хочу возвращаться». И действительно, в музыке Берио в чём-то достигается какая-то удивительная камерность несмотря на то, что состав оркестра по-прежнему огромный – отнюдь не камерный!
А камерность, она в том, что всю интимность, всю боль – настоящую эмоционально-психологическую боль – мы ощущаем явственно: теперь это заложено в музыке. Трагедия потери несмотря на то, что в финале по сюжету не обходится без свадьбы Турандот и Калафа, всё равно остается трагедией потери: она никуда не уходит, и Берио удивительно сильно и точно удается передать именно такую финальную атмосферу. И я очень рад, что у нас в Красноярске всё-таки появилась «Турандот», и именно с финалом Берио. А пристыкован он настолько бесшовно и гладко, что даже не все музыканты, сидящие на нашем спектакле, могут сразу распознать, где заканчивается Пуччини и где начинается Берио.
А когда знаешь, то, понятно, и говорить нé о чем, но что касается «немузыкантов» и широкой публики, то Берио, несомненно, хорошо постарался. У Пуччини ведь в набросках остался ряд мелодий, которых нет в опере «Турандот», и эти мелодии есть и у Альфано, и у Берио, что естественно: каждый стремился максимально близко подойти к автору, но в итоге у нас теперь два разных подхода. Берио мне всегда был интересен, но в его биографию я никогда особо не изучал, и вот когда мы уже определились с финалом Берио, но еще не определились, будет ли это в прошлом или в этом году, я вдруг осознал, что 2025 год – год столетия Берио. Так что с его юбилеем у нас хорошо совпало – попали в точку!
— Двухходовка получилась: Сергей Новиков предложил «Турандот», а вы, в свою очередь, – финал Берио…
— Эта идея режиссеру понравилась, благо есть запись исполнения оперы с этим финалом. Я имею в виду известную авангардную постановку Зальцбургского фестиваля 2002 года, которую осуществили режиссер Дэвид Паунтни и дирижер Валерий Гергиев. А постановка Сергея Новикова как раз и есть результат того, что он услышал в музыке нового финала. Свой зальцбургский музыкальный опыт в России маэстро Гергиев никогда не повторял: премьера постановки «Турандот» с традиционным финалом Альфано прошла в Мариинском театре –впервые, кстати, на его сцене – в тот же год буквально перед премьерой Зальцбурге.
И мы действительно оказались первыми, кто финал Берио сыграл в России. Постановка Мариинского театра до сих пор входит в его репертуар, и я не уверен, что в крупных театрах (таких, как Мариинский и Большой) финал Берио был бы воспринят на должном уровне. Большой фестивальный зал в Зальцбурге тоже ведь огромен, но финал Берио в «Турандот» стал тогда хорошей фестивальной интригой. А вопрос трактовки этого непривычного для основной массы слушателей финала – ключевой. И я считаю, что в нашем случае, когда к «Турандот» наш театр – я уже говорил об этом – обратился впервые, финал Берио в силу многих объективных причин и обстоятельств вписался довольно удачно.
Фото предоставлено Красноярским театром оперы и балета