Короли, королевы, президенты... В круг общения Галины Павловны входили Фурцева и Булганин, ее принимали и принимают в домах Бориса Ельцина и Жака Ширака... Она завоевала международный музыкальный бомонд, покорив подмостки крупнейших оперных театров мира. Такого ошеломляющего признания не добивалась ни одна отечественная оперная певица.
Народная артистка СССР, прима Большого театра в прошлом, а теперь известный педагог и профессор Галина Вишневская – одна из тех женщин, о которых ходят легенды. Она очень многое сделала в своей жизни, но никогда не выставляла себя героиней. Главное, чем живет сегодня Вишневская, – это Центр оперного пения, открытый ею на Остоженке в сентябре 2002 года.
– Организовать такую школу – ваша давнишняя мечта?
– Не только моя, но и многих поколений артистов. Шаляпин в свое
время хотел открыть студию. Даже скалу купил в Гурзуфе перед
революцией, чтобы заниматься с молодежью. Потом он эмигрировал, тут
уж не до скалы стало, надо было с нуля жизнь начинать, семью
огромную кормить. Мне пришлось идти наугад, потому что подобного
центра нигде в мире не существует. Я поставила задачу – научить
артиста выходить на сцену. У нас ведь если после консерватории он
получит вокальную технику, считай, вытащил выигрышный билет. Но это
еще не артист.
– Когда певец приходит в театр, с ним уже никто не занимается?
– Театр – это организм, который работает на публику, ему не до
вчерашних студентов. Молодой артист где-то сбоку, пробивается как
может.
– Какие они, ваши первые студенты? Ведь у вас сейчас, если не
ошибаюсь, первый выпуск?
– Да, как раз в эти дни; обучение длилось два года. А студенты –
двадцать пять талантливых певцов из Москвы, Санкт-Петербурга,
Владивостока, Волгограда, Ижевска... отовсюду, со всех концов
России. Они были приняты в Оперный центр после творческого
конкурса.
– Весной прошлого года у вас были две роскошные премьеры: сцены из
оперы Глинки “Руслан и Людмила” и опера Н. Римского-Корсакова
“Царская невеста”.
– Они на самом деле имели успех, что не удивительно – мастер-классы
ведут признанные корифеи: Борис Покровский, Петер Штайн, Зубин
Мета, Мстислав Ростропович.
– К выпуску вы, наверное, особенно готовились?
– Конечно, ведь это очень ответственно. Только что, в конце мая,
состоялась еще одна премьера – опера Гуно “Фауст” в постановке
Николая Андросова, а 3 июня на заключительный Гала-концерт мы
приглашали импресарио семнадцати крупнейших мировых концертных
агентств, известных деятелей российской культуры, музыкальных
критиков. Завтра, 11 июня, сразу же после выпуска на трехпалубном
теплоходе “Михаил Фрунзе” молодые солисты отправятся в свои первые
российские гастроли по городам Поволжья, где выступят на сценах
лучших театров и концертных залов Нижнего Новгорода, Казани,
Ульяновска и Самары.
– Музыкальный теплоход – явление в наше время относительно редкое,
а для оперного жанра это и вовсе новшество.
– Мне очень хочется, чтобы гастроли в этом оригинальном стиле стали
ежегодными. Только так можно покончить с любительщиной в оперном
искусстве. Я мечтаю дожить до такого времени, когда плавучий
оперный театр пойдет по Волге.
– Ровно 30 лет назад именно в Поволжье прошли последние ваши
гастроли, после которых вы с Ростроповичем вынуждены были
эмигрировать.
– Да, и так совпало, что как раз в эти дни здесь впервые выступят
наши с ним ученики. В турне примет участие Государственный
симфонический оркестр под управлением Владимира Понькина. Мы везем
с собой “Царскую невесту”, причем все костюмы и декорации поплывут
с нами, так что сценическая версия оперы сохранится. В каждом
городе пройдут концерты стипендиатов, а дирижировать на сцене
Нижегородской филармонии будет сам Мстислав Леопольдович. Ради
своих студентов маэстро прилетит сразу после выступления в
Лондоне.
– Галина Павловна, вас по праву можно назвать Царицей оперы, а
между тем ваша жизнь напоминает историю Золушки. Война, блокада,
голод, лишения, изгнание... Как повлияли они на ваш характер и
дальнейшую судьбу?
– Говорят, что характер – это судьба. Судьба сложилась трудно.
Война, голод, смерть близких. Блокада помогла мне узнать цену всему
настоящему и дала способность мыслить по-человечески. Пережив
такое, люди невольно расставляют все в жизни по своим местам.
– Чтобы стать человеком и добиться успеха, нужно пострадать?
– Надо, наверное. Когда жизнь поддаст под зад как следует,
начинаешь лучше соображать. Так бы я благополучно протащилась через
все годы, ну, вышла бы замуж, естественно... И все. Я не люблю
пафосные восклицания. И биение себя в грудь, мол, то-то сделала и
то-то.
– В 25 лет вы блистательно дебютировали в Большом театре в роли
Татьяны в опере Чайковского “Евгений Онегин” и опере “Фиделио”
Бетховена, причем консерваторского образования у вас не было.
– Когда началась война и ленинградская блокада, школы закрылись и
моей консерваторией стала сцена. Мне повезло с учителями. Это мой
педагог Вера Николаевна Гарина, композиторы Дмитрий Шостакович,
Бенджамин Бриттен и дирижеры Мелик-Пашаев и Ростропович, мне
повезло с коллегами-певцами и, конечно, с оперным режиссером
Покровским. Без них я никогда бы не сделала такую карьеру. И не
забывайте, что я замужем за великим музыкантом Мстиславом
Ростроповичем. А началось с того, что в девять лет я получила набор
пластинок – это была опера “Евгений Онегин”. Я выучила всю ее
наизусть и пела с утра и до ночи пушкинские стихи. В девять лет –
все партии: и за Ленского, и за Онегина, и, естественно, за всех
женщин. До Большого был Театр оперетты, а еще раньше, в войну,
концерты для балтийских моряков на подводных лодках и кораблях.
Первым моим гонораром стали стакан спирта и тарелка супа.
Представляете, что такое стакан спирта в блокаду? Сколько там
калорий! Это – жизнь!
– Вы по-прежнему красивы и в прекрасной форме. Как вы ощущаете себя
в своем возрасте?
– Да превосходно себя ощущаю. Трагедия, если человек, будучи
молодым, не может двигаться. Или потеря певцом голоса в молодости –
это катастрофа. Когда с годами уходит что-то, то многое и
приобретается, это нормально. Я могла бы попеть еще лет 10. Не в
опере, конечно, ведь возраст для сопрано очень важен. Я никогда не
позволила бы себе в шестьдесят с лишним лет выходить петь девочек.
Я всегда была самокритична. Хотя знаю, что хорошо выгляжу до сих
пор. Это вводит всех в заблуждение, спрашивают, почему она не поет?
Я очень требовательно относилась к себе, к своему творчеству прежде
всего. Пока не добивалась результата не на сто – на пятьсот
процентов, не позволяла себе выходить на публику. Но в какой-то
момент почувствовала усталость, и сцена перестала приносить мне
естественное наслаждение от самого присутствия на ней.
– Раньше в Москве было всего два оперных театра, сейчас их больше
десяти. Что вы думаете по этому поводу?
– Оперных театров во всем мире расплодилось так много. В Германии,
например, почти в каждой деревне – оперный театр. Это ужас
какой-то! Наполнить такое количество театров настоящими артистами
невозможно. Да и плохих-то певцов не хватит. И потом, в конце
концов, оперное искусство не для всех. Надо это любить, надо уметь
это слушать. Нельзя в такой театр забегать на ходу: шел мимо, а
тут, видите ли, дождь, вот и заскочил за два с полтиной приобщиться
к большой культуре – раньше билет в партер Большого театра три
рубля стоил.
– Что вообще, по вашему мнению, происходит сейчас с нашей
культурой?
– Она раскрепостилась. Но свобода – понятие очень специальное.
Например, хороша ли свобода – показывать по телевизору, извините,
голый зад Бориса Моисеева? Я считаю, это не свобода, а порнография!
Раз интеллигенция на российском телевидении не дошла своим умом,
что можно делать, а чего нельзя, значит, надо вводить цензуру.
– А в музыке, поэзии...
– То же самое, порнографии не должно быть. Говорят, запрет
порнографии – это запрет свободы. Но свобода – это и есть умение
себя ограничивать, понимая, что можно, а что нельзя.
– А кто должен этот барьер, по-вашему, ставить?
– Лучше всего, если сам человек. А иначе государство должно за это
браться. Например, я бы хотела, чтобы государство запретило
развращение детей, которым строить будущее России.
Достаточно того, что массовая культура упорно хочет сделать из них
идиотов. Стоит включить телевизор – вопли дикие, микрофоны в рот
засунутые. Невозможно просто! Ведь это даже не бездарность, а
убожество какое-то. Слова, которые молодой человек орет, как в
припадке, просто убивают своей бессмыслицей. Ну не может человек
быть в таком виде, в таком ничтожестве!
Очень жаль, что практически исчезла сегодня серьезная концертная
деятельность. Классическую музыку можно услышать разве что в
консерватории или Концертном зале Чайковского. Ни тебе романсов, ни
хороших танцев, ни русских народных песен... Если ситуация не
изменится, скоро окажемся на четвереньках и завоем на луну. Ведь
именно культура поставила человека на две ноги.
– А на Западе русская культура все так же популярна, как и десять
лет назад?
– Всегда популярно то, что запрещают. Когда в Советском Союзе
бульдозерами катали картины, работы наших художников тайно вывозили
за границу чуть ли не через Северный полюс. На русское искусство на
Западе тогда был баснословный спрос. Сейчас запретов нет: пиши себе
картины и вези куда хочешь, только попробуй теперь этим кого-нибудь
заинтересовать. А как раньше у нас было с литературой? Когда все
было запрещено, мы читали с фонарем под одеялом. Читали между строк
в метро и автобусах. Теперь никто не читает – “самая читающая
страна в мире” исчезла. Глубокая литература не интересна только
потому, что стала доступной.
– И где вы по-настоящему ощущаете себя дома?
– В России, конечно. Эмигрировать из СССР мы никогда не собирались.
Это была огромная ломка жизни. Но за границей мы стали
состоятельными людьми. Слава богу, что все так обернулось, ведь
могло быть иначе. Высылали-то нас из страны не для того, чтобы мы
там разбогатели, а для того, чтобы за границей сгнили. После
возвращения мне дали в КГБ папку “Совершенно секретно” – приказы
против Ростроповича и меня за подписями Андропова, Брежнева,
Суслова и других. Приказы эти шли за нами вслед все годы изгнания.
Всех я простила. Нет, не забыла. Но – простила. Мудрее, наверное,
стала. Это моя земля, мой язык, мой народ. Меня вырастила Россия.
Отчизна есть отчизна, даже если ты обладаешь таким документом, как
наше досье, подписанным первыми людьми советского правительства.
– В России сейчас неспокойно: то в метро взрыв, то в бассейне стены
рушатся...
– Я не понимаю, что вообще происходит в мире. Терроризм, камикадзе
по улицам ходят. Ужас какой-то! Подойдет какая-нибудь тетка,
накачанная наркотиками, взорвет себя и заодно еще человек 20.
Сейчас не знаешь, куда от терроризма деваться. Это же совершенно
новое явление, никто и предвидеть не мог, что кому-то в голову
придет взрывать чуть ли не стоэтажные дома на глазах у всего мира.
Я сама по телевизору это видела. Слава богу, там никого из наших
знакомых не было.
– Какое значение на протяжении жизни для вас имела семья? Скоро
пятьдесят лет, как вы замужем за одним из лучших музыкантов
страны.
– Поправлю вас и скажу, что за лучшим, уникальным музыкантом мира.
Через год – 15 мая – у нас будет золотая свадьба. Любовь, муж,
дети, семья – это должно быть у каждого человека независимо от его
профессии. Тем более если речь идет о женщине.
– За вами ухаживали очень влиятельные лица СССР. Например,
Булганин. Часто ли Ростроповичу приходилось вас ревновать?
– Нормальный мужчина не может не ревновать. Булганин был тогда
председателем правительства, а я уже была замужем за Ростроповичем.
Ухаживал Булганин по-советски: присылал машину, говорил “садись и
поехали”. Ну, я садилась вместе с мужем в эту машину, и мы ехали на
дачу Булганина. Уже в машине он признавался мне в любви. При муже.
Такие времена были. Когда эти признания продолжались на самой даче,
муж слушал и водку вместе с влюбленным министром пил. Напивались
вдвоем. Вот так и ухаживали.
Конечно, были и другие поклонники, друзья... Артистам нужно
внимание, им хочется слышать красивые слова не только от своих
родных. После спектакля – рестораны, приемы. Все равно до утра не
уснешь. Но всегда понимаешь, что это несерьезно. А сейчас у нас уже
шестеро внуков.
– Почему, расписываясь с Ростроповичем, вы не взяли его фамилию и
кто у вас глава семьи?
– Когда я выходила замуж, в Большом театре у меня уже сложилась
карьера. К тому времени я была известной певицей. Только поэтому.
Правда, в загсе Ростроповичу предложили стать Вишневским. Он,
естественно, отказался. Так что мы остались каждый при своем.
Ну а главой семьи всегда был муж. С ним все считаются. Раз папа
сказал, значит, так надо! Ему предоставлено место хозяина в доме.
Устал, не устал – ты хозяин. Вот твои дети, вот твоя жена – и
соображай, что тебе нужно делать. Я – боевая подруга, но твое слово
решающее. Только так. Мужчину надо уважать. Муж – это муж, я
старомодна в этом смысле. Но если понадобится, тоже могу стукнуть
кулаком по столу.
– Вы с Мстиславом Ростроповичем люди состоятельные и патронируете
благотворительные фонды, но об этом мало говорят и пишут. Что это
за фонды и помогают ли вам в этом деле власти предержащие?
– Вместе с мужем мы помогаем детским учреждениям Нижегородской
области. Основали фонд помощи детской больнице Академии педиатрии в
Санкт-Петербурге. В моем родном Кронштадте помогаем детскому дому.
Сегодня там более ста детей начиная от четырех лет. Никогда в жизни
у нас такого не было. Начиная от Петра I, даже в войну. И это при
живых родителях. Просто негодяи, а не родители – иначе не скажешь.
Потом есть медицинский фонд, который существует в Америке на
частные пожертвования и тоже занимается детьми. Мы шефствуем над
больницами в Петербурге, в Ваче под Нижним Новгородом, в Оренбурге.
Недавно американцы безвозмездно предоставили нам вакцину, и мы уже
сделали около полутора миллиона прививок от гепатита. Каждая
вакцина стоит 50–100 долларов. Когда наше государство найдет такие
деньги? Не знаю. В Ваче мы построили родильный дом. Футбольные
команды в Лондоне не покупаем.
– Вы дружны с семьей Бориса Ельцина. А к новой российской власти
как относитесь?
– Ельцина я полюбила с первого взгляда, как только увидела по
телевидению. Он сделал огромное дело для России. Это типаж немножко
театральный, но в нем есть подлинность русского человека. Я его
называю “Батя Хованский” – могучий он человек. Да, здоровье его
подвело, но что тут поделать? У него прекрасная семья, совершенно
прелестная Наина Иосифовна. И можно только приветствовать, что он
сам предложил такую прекрасную кандидатуру, как Путин, который
блестяще представляет Россию везде, на всех континентах.
– Вам приходилось лично общаться с Владимиром Владимировичем?
– С Путиным я познакомилась в Париже на обеде у Жака Ширака и
восхищаюсь им. У него собственное видение будущего и устройства
России. Он умный, четко мыслит, не темнит, излагает мысли очень
ясно и, главное, доступно для народа.
– Есть у вас в Москве любимый ресторан? Какой кухне вы отдаете
предпочтение?
– У меня квартира на Остоженке, на пятом этаже Оперного центра.
Прямо через дорогу рестораны “Тбилиси”, “Печка” и “Генацвале”, туда
и хожу. А кухню предпочитаю японскую, на втором месте –
итальянская. Вино пью красное, французское или грузинское. Сама
готовить умею, но не люблю. В Швеции меня научили солить семгу, но
я редко этим занимаюсь. Хотя получается вкуснота.
– Модных диет не придерживаетесь, православный пост соблюдаете
обычно?
– Лучшая диета – голод. Пощусь не часто, по мере сил, конечно.
Только вот кофе не могу без молока пить. Ростропович всегда
постится, ест только постное, но я считаю, что пощусь сильнее, чем
он. Он столько этого постного съедает, что лучше бы и не постился
вовсе. Да и грех морить себя в таком возрасте и при такой работе.
– Вы счастливый человек? Как вы считаете, вам удалось полностью
себя реализовать?
– Счастье – это когда нет несчастья. За всю жизнь у меня не было и
минуты неудовлетворенности судьбой. Я счастлива своей семьей. У
меня была блестящая счастливая карьера, хотя ясно, что чего-то и не
сделала. Но я настолько сейчас поглощена работой в Оперном центре,
что мечтать о чем-то еще просто невозможно.
– Если бы судьба предоставила такую возможность, вы хотели бы
что-то изменить в своей жизни?
– Угнетают детские воспоминания о бабушке, вырастившей меня с
шестинедельного возраста. Была я тогда как звереныш – брошенная
родителями и очень неласковая. Ведь я ни разу ее даже не
поцеловала, хотя и любила. Бывало, мне и хочется к ней подойти, да
словно дьявол держит. И чем дальше, тем чаще я ее вспоминаю, учу
внуков проявлять ласку к родителям, а то поздно будет, и любящих
вас уже не станет.
А что касается жизни вообще, то, появись возможность, все, что
сделала, повторила бы снова...
Беседовала Евгения Ульченко, rgz.ru