Слова Роберта Шумана «освещать глубину человеческого сердца — вот назначение художника» — прямой путь к познанию его искусства. Мало кто может сравниться с Шуманом в проникновенности, с которой он звуками передает тончайшие нюансы жизни человеческой души. Мир чувств — неиссякаемый родник его музыкально-поэтических образов.
Не менее примечательно и другое высказывание Шумана: «Не следует слишком сильно погружаться в себя, при этом легко утратить острый взгляд на окружающий мир». И Шуман следовал собственному совету. Двадцатилетним юношей он поднял борьбу против косности и филистерства (филистер — собирательное немецкое слово, олицетворяющее мещанина, человека с отсталыми обывательскими взглядами на жизнь, политику, искусство) в искусстве. Боевой дух, мятежный и страстный, наполнял его музыкальные произведения и его смелые, дерзкие критические статьи, прокладывавшие путь новым прогрессивным явлениям искусства.
Непримиримость к рутинерству, пошлости Шуман пронес сквозь всю свою жизнь. Но болезнь, усиливающаяся с каждым годом, усугубляла нервозность и романтическую чувствительность его натуры, нередко тормозила увлеченность и энергию, с которыми он отдавался музыкально-общественной деятельности. Сказывалась и сложность идейной общественно-политической обстановки Германии того времени. Тем не менее, в условиях полуфеодального реакционного государственного устройства Шуман сумел сохранить чистоту нравственных идеалов, непрестанно поддерживать в себе и возбуждать в других творческое горение.
«Без энтузиазма в искусстве не создается ничего настоящего», — в этих замечательных словах композитора раскрывается сущность его творческих устремлений. Чуткий и глубоко мыслящий художник, он не мог не отозваться на зов времени, не поддаться воодушевляющему воздействию эпохи революций и национально-освободительных войн, которые потрясали Европу в первой половине XIX века.
Романтическая необычность музыкальных образов и композиций, страстность, которую Шуман вносил во всю свою деятельность, тревожила сонный покой немецких филистеров. Не случайно творчество Шумана замалчивалось прессой и долго не находило признания на его родине. Жизненный путь Шумана складывался сложно. С самого начала борьба за право стать музыкантом определила напряженную и подчас нервную атмосферу его жизни. Крушение мечтаний сменялось порой внезапным осуществлением надежд, минуты острой радости — глубокой подавленностью. Все это и запечатлелось в трепетных страницах шумановской музыки.
* * *
Современникам Шумана творчество его казалось загадочным и недоступным. Своеобразный музыкальный язык, новые образы, новые формы — все это требовало слишком углубленного вслушивания и напряжения, непривычных для публики концертных залов.
Опыт Листа, пытавшегося пропагандировать шумановскую музыку, окончился довольно печально. В письме к биографу Шумана Лист сообщал: «Я много раз имел такой неуспех с шумановскими пьесами и в частных домах, и в публичных концертах, что потерял кураж ставить их на свои афиши».
Но и среди музыкантов искусство Шумана с трудом пробивало себе путь к пониманию. Не говоря уже о Мендельсоне, которому мятежный дух Шумана был глубоко чужд, тот же Лист — один из самых проницательных и чутких художников — принимал Шумана лишь частично, позволяя себе такие вольности, как исполнение «Карнавала» с купюрами.
Лишь с 50-х годов музыка Шумана начала внедряться в музыкально-концертную жизнь, приобретать все более широкие круги приверженцев и почитателей. Среди первых людей, отметивших истинную ее ценность, были передовые русские музыканты. Антон Григорьевич Рубинштейн много и охотно играл Шумана и именно исполнением «Карнавала» и «Симфонических этюдов» производил огромное впечатление на слушателей.
Любовь к Шуману была многократно засвидетельствована Чайковским и деятелями «Могучей кучки». Особенно проникновенно высказывался о Шумане Чайковский, отмечавший волнующую современность шумановского творчества, новизну содержания, новизну самого музыкального мышления композитора. «Музыка Шумана, — писал Чайковский, — органически примыкающая к творчеству Бетховена и в то же время резко от него отделяющаяся, открывает нам целый мир новых музыкальных форм, затрагивает струны, которых еще не коснулись его великие предшественники. В ней мы находим отголосок тех таинственных духовных процессов нашей духовной жизни, тех сомнений, отчаяний и порывов к идеалу, которые обуревают сердце современного человека».
Шуман принадлежит ко второму поколению музыкантов-романтиков, пришедшему на смену Веберу, Шуберту. Шуман во многом отталкивался от позднего Шуберта, от той линии его творчества, в которой элементы лирико-драматические и психологические играли определяющую роль.
Основная творческая тема Шумана — мир внутренних состояний человека, его психологической жизни. Есть в облике шумановского героя черты, родственные шубертовскому, есть и много нового, присущего художнику иного поколения, с усложненным и противоречивым строем мыслей, чувств. Художественно-поэтические образы Шумана, более хрупкие и утонченные, рождались в сознании, остро воспринимающем все возрастающие противоречия времени. Именно эта повышенная острота реакции на явления жизни создавала необычайную напряженность и силу «воздействия шумановской пламенности чувств» (Асафьев). Ни у кого из западноевропейских современников Шумана, кроме Шопена, нет такой страстности и многообразия эмоциональных нюансов.
В нервно-восприимчивой натуре Шумана до крайности обостряется испытывавшееся передовыми художниками эпохи ощущение разрыва между мыслящей, глубоко чувствующей личностью и реальными условиями окружавшей действительности. Неполноту существования он стремится восполнить собственной фантазией, неприглядной жизни противопоставить идеальный мир, царство мечты и поэтического вымысла. В конечном итоге это приводило к тому, что множественность жизненных явлений начинала сжиматься до пределов личной сферы, внутренней жизни. Самоуглубленность, сосредоточенность на своих чувствах, своих переживаниях усиливали рост психологического начала в творчестве Шумана.
Природа, быт, весь объективный мир как бы зависят от данного состояния художника, окрашиваются в тона его личного настроения. Природа в творчестве Шумана не существует вне его переживаний; она всегда отражает его собственные эмоции, принимает соответствующую им окраску. То же можно сказать и о сказочно-фантастических образах. В творчестве Шумана, по сравнению с творчеством Вебера или Мендельсона, связи со сказочностью, порожденной народными представлениями, заметно ослабевают. Фантастика Шумана — скорее фантастика собственных видений, подчас причудливых и капризных, вызванных игрой художественного воображения.
Усиление субъективности и психологических мотивов, нередко автобиографический характер творчества не умаляют исключительной общечеловеческой ценности музыки Шумана, ибо эти явления глубоко типичны для шумановской эпохи. О значении субъективного начала в искусстве замечательно говорил Белинский: «В таланте великом избыток внутреннего, субъективного элемента есть признак гуманности. Не бойтесь этого направления: оно не обманет вас, не введет вас в заблуждение. Великий поэт, говоря о самом себе, о своем я, говорит об общем — о человечестве, ибо в его натуре лежит все, чем живет человечество. И потому в его грусти, в его душе всякий узнаёт свою и видит в нем не только поэта, но человека, брата своего по человечеству. Признавая его существом несравненно высшим себя, всякий в то же время сознает свое родство с ним».
Вместе с углублением во внутренний мир в творчестве Шумана происходит и другой не менее важный процесс: расширяются рамки жизненного содержания музыки. Сама жизнь, питая творчество композитора разнообразнейшими явлениями, вносит в него элементы публицистичности, острой характерности и конкретности. Впервые в инструментальной музыке появляются столь точные своей характеристичностью портреты, зарисовки, сцены. Так живая действительность подчас очень смело и необычно вторгается в лирические страницы шумановской музыки. Шуман сам признает, что его «волнует все, что происходит на белом свете, — политика, литература, люди; обо всем этом я раздумываю на свой лад, и затем все это просится наружу, ищет выражения в музыке».
Непрестанное взаимодействие внешнего и внутреннего насыщает резкой контрастностью музыку Шумана. Но и сам его герой достаточно противоречив. Ведь свою собственную натуру Шуман наделял разными характерами Флорестана и Эвзебия.
Мятежность, напряженность исканий, неудовлетворенность жизнью вызывают быстрые переходы эмоциональных состояний — от бурного отчаяния к воодушевлению и деятельному подъему — или сменяются тихой задумчивостью, нежной мечтательностью.
Естественно, что этот сотканный из противоречий и контрастов мир требовал каких-то особых средств и форм для своего претворения. Наиболее органично и непосредственно Шуман раскрыл его в фортепианном и вокальном творчестве. Там он нашел формы, которые позволяли свободно отдаваться прихотливой игре фантазии, не стесняемой заданными схемами уже утвердившихся форм. Но в произведениях, широко задуманных, в симфониях, например, лирическая импровизационность подчас противоречила самой концепции жанра симфонии с присущим ей требованием логического и последовательного развития идеи. Зато в одночастной увертюре к «Манфреду» близость некоторых черт байроновского героя внутреннему миру композитора вдохновила его на создание глубоко индивидуального, страстного драматического произведения. Академик Асафьев характеризует шумановского «Манфреда» как «трагический монолог разочаровавшейся, социально потерявшей себя «гордой личности».
Немало страниц музыки несказанной красоты содержат камерные сочинения Шумана. Особенно это относится к фортепианному квинтету со страстной напряженностью его первой части, лирико-трагическими образами второй и блестяще-праздничными заключительными частями.
Новизна шумановского мышления выразилась в музыкальном языке — своеобразном и оригинальном. Мелодия, гармония, ритм словно повинуются малейшему движению причудливых образов, изменчивости настроений. Необычно гибким и эластичным становится ритм, наделяющий музыкальную ткань произведений неповторимо острой характерностью. Углубленное «вслушивание» в «таинственные процессы духовной жизни» рождает особо пристальное внимание к гармонии. Недаром в одном из афоризмов давидсбюндлеров говорится: «В музыке, как в шахматах, королева (мелодия) имеет наибольшее значение, но решает дело король (гармония)».
Все характерное, чисто «шумановское» с наибольшей яркостью воплотилось в его фортепианной музыке. Новизна шумановского музыкального языка находит свое продолжение и развитие в его вокальной лирике.
Творчество Шумана — одна из вершин мирового музыкального искусства XIX века.
Передовые эстетические тенденции немецкой культуры периода 20—40-х годов нашли яркое выражение в его музыке. В противоречиях, присущих шумановскому творчеству, отразились сложные противоречия общественной жизни его времени.
Искусство Шумана пронизано тем беспокойным, бунтарским духом, который роднит его с Байроном, Гейне, Гюго, Берлиозом, Вагнером и другими выдающимися художниками-романтиками.
О, пусть я кровью изойду,
Но дайте мне простор скорей.
Мне страшно задыхаться здесь,
В проклятом мире торгашей...
Нет, лучше мерзостный порок,
Разбой, насилие, грабеж,
Чем счетоводная мораль
И добродетель сытых рож.
Эй, тучка, унеси меня,
Возьми с собой в далекий путь,
В Лапландию, иль в Африку,
Иль хоть в Штеттин — куда-нибудь! —
(Перевод В. Левика)
писал Гейне о трагедии мыслящего современника. Под этими стихами мог бы подписаться Шуман. В его страстной, взволнованной музыке неизменно слышится протест неудовлетворенной и мятущейся личности. Творчество Шумана было вызовом ненавистному «миру торгашей», его тупому консерватизму и самодовольной ограниченности. Овеянная духом протеста, музыка Шумана объективно выражала лучшие народные чаяния и стремления.
Мыслитель с передовыми политическими взглядами, сочувствующий революционным движениям, крупный общественный деятель, страстный пропагандист этического назначения искусства, Шуман зло бичевал духовную пустоту, мещанскую затхлость современной художественной жизни. Его музыкальные симпатии были на стороне Бетховена, Шуберта, Баха, искусство которых служило ему высшим художественным мерилом. В своем творчестве он стремился опереться на народно-национальные традиции, на демократические жанры, распространенные в немецком быту.
С присущей ему страстностью Шуман призывал к обновлению этического содержания музыки, ее образно-эмоционального строя.
Но тема бунтарства получила у него своеобразную лирико-психологическую трактовку. В отличие от Гейне, Гюго, Берлиоза и некоторых других художников-романтиков, гражданский пафос был ему мало свойствен. Шуман велик в другом. Лучшая часть его разнообразного наследия представляет собой «исповедь сына века». Эта тема волновала многих выдающихся современников Шумана и получила воплощение в «Манфреде» Байрона, «Зимнем пути» Мюллера — Шуберта, «Фантастической симфонии» Берлиоза. Богатый внутренний мир художника как отражение сложных явлений реальной жизни — основное содержание искусства Шумана. Здесь композитор достигает огромной идейной глубины и силы выражения. Шуман первый отразил в музыке столь широкий диапазон переживаний своего сверстника, многообразие их оттенков, тончайшие переходы душевных состояний. Драматизм эпохи, сложность и противоречивость ее получили своеобразное преломление в психологических образах шумановской музыки.
При этом творчество композитора проникнуто не только мятежным порывом, но и поэтической мечтательностью. Создавая в своих литературных и музыкальных произведениях автобиографические образы Флорестана и Эвсебия, Шуман по существу воплощал в них две крайние формы выражения романтического разлада с действительностью. В приведенном выше стихотворении Гейне можно узнать героев Шумана — протестующего ироничного Флорестана (он предпочитает разбой «счетоводной морали сытых рож») и мечтателя Эвсебия (вместе с тучей уносящегося в неведомые страны). Красной нитью через все его творчество проходит тема романтической мечты. Есть нечто глубоко знаменательное в том, что одно из своих самых излюбленных и художественно значительных произведений Шуман связал с образом гофмановского капельмейстера Крейслера. Бурные порывы к недосягаемо прекрасному роднят Шумана с этим импульсивным, неуравновешенным музыкантом.
Но, в отличие от своего литературного прототипа, Шуман не столько «приподнимается» над действительностью, сколько поэтизирует ее. Он умел под будничной оболочкой жизни видеть ее поэтическую сущность, умел отбирать прекрасное из реальных жизненных впечатлений. Шуман привносит в музыку новые, праздничные, сверкающие тона, придавая им множество красочных оттенков.
По новизне художественных тем и образов, по своей психологической тонкости и правдивости музыка Шумана — явление, значительно раздвинувшее границы музыкального искусства XIX века.
Творчество Шумана, в особенности фортепианные произведения и вокальная лирика, оказало огромное влияние на музыку второй половины XIX века. Фортепианные пьесы и симфонии Брамса, многие вокальные и инструментальные произведения Грига, творчество Вольфа, Франка и многих других композиторов восходят к шумановской музыке. Высоко ценили талант Шумана русские композиторы. Его влияние отразилось в творчестве Балакирева, Бородина, Кюи и в особенности Чайковского, который не только в камерной, но и в симфонической сфере развил и обобщил многие характерные черты шумановской эстетики.
«Можно с уверенностью сказать, — писал П. И. Чайковский, — что музыка второй половины века текущего столетия составит в будущей истории искусства период, который грядущие поколения назовут шумановским. Музыка Шумана, органически примыкающая к творчеству Бетховена и в то же время резко от него отделяющаяся, открывает целый мир новых музыкальных форм, затрагивает струны, которых еще не коснулись его великие предшественники. В ней мы находим отголосок тех... глубоких процессов нашей духовной жизни, тех сомнений, отчаяний и порывов к идеалу, которые обуревают сердце современного человека».
• Биография Шумана
• Список сочинений, даты и литература
• Характеристика творчества
• Жизненный и творческий путь
• Симфоническое творчество
• Вокально-драматические произведения
• Фортепианное творчество
• Камерно-инструментальное творчество
• Вокальное творчество