Симфония № 7 «Ленинградская» до мажор соч. 60 — симфония Дмитрия Шостаковича в четырёх частях, одно из важнейших его произведений, созданное в 1941 году. Первые три части закончены в сентябре 1941 года в блокадном Ленинграде. 1 октября Шостакович вместе с семьёй был вывезен через Москву в Куйбышев, где 27 декабря 1941 года и закончил симфонию. Премьера состоялась 5 марта 1942 года в Куйбышеве.
Состав оркестра: 2 флейты, альтовая флейта, флейта-пикколо, 2 гобоя, английский рожок, 2 кларнета, кларнет-пикколо, бас-кларнет, 2 фагота, контрафагот, 4 валторны, 3 трубы, 3 тромбона, туба, 5 литавр, треугольник, бубен, малый барабан, тарелки, большой барабан, тамтам, ксилофон, 2 арфы, рояль, струнные.
Седьмая симфония — это поэма о нашей борьбе, о нашей грядущей победе… Работая над симфонией, я думал о величии нашего народа, о его героизме, о лучших идеалах человечества, о прекрасных качествах человека, о нашей прекрасной природе, о гуманизме, о красоте.
Д. Шостакович
Существует мнение, что создать монументальное произведение невозможно без солидной временной дистанции, отделяющей автора от изображаемых событий. Пример Седьмой симфонии Шостаковича не укладывается в эту схему. Гигантская музыкальная фреска о грозном бедствии человечества была создана в самом начале Великой Отечественной войны. К концу сентября уже были закончены первые три части. Они сочинялись, а блокадном Ленинграде, подвергавшемся артиллерийским обстрелам и воздушным налетам. Они сочинялись композитором, который вместе с другими ленинградцами выезжал за город рыть окопы, и, будучи бойцом противопожарной команды, жил на казарменном положении в консерватории. Каким мужеством и убежденностью надо было обладать, чтобы создать победный финал в те страшные дни, когда танковые дивизии генерала Гудериана подступили к окраинам Москвы!
Премьера Седьмой симфонии в Куйбышеве явилась стартом ее триумфального шествия по земному шару. Симфония стала заметным событием не только в музыкальной, но и политической жизни.
Особенно сильное впечатление производила в те годы I часть симфонии. Сказались и ее исполинские масштабы: она длится около 50 минут, составляя почти половину всего произведения. Но главное — поразительная конкретность образов. Они развертываются в строгой сюжетной последовательности, наподобие театрального действия. С эпической неторопливостью рассказывает музыка о том, как в мир созидания и красоты врывается нечеловечески-тупая сила разрушения Невиданный по силе антагонизма конфликт подсказал уникальное в истории симфонии композиционное решение I части: в ее среднем разделе отсутствует развитие ранее звучавших тем. Вместо разработки композитор вводит новую тему, тему врага, во всем противоположную образам экспозиции.
Образы эти окрашены светлыми, ясными тонами, они скорее дополняют друг друга, нежели контрастируют. В главной теме — размашистой и сильной — подчеркнуто волевое, деятельное начало; в побочной — мягкая напевность, кристальная чистота. Легкой предутренней дымкой окутана музыка, завершающая экспозицию. На фоне долгих полнозвучных аккордов струнных серебрятся нежные «пастушьи» переливы малой флейты… Сладостным покоем объяты мирные просторы земли. Все выше и выше уходит звучание, растворяясь где-то в самом высоком регистре солирующей скрипки.
Внезапно в эту «музыку тишины» прокрадывается едва слышная, но отчетливая дробь военного барабана, а вслед за ней — простенькая до примитива, поначалу как будто безобидная маршевая песенка. И все же она несколько настораживает своей педантичной размеренностью, решительно противостоящей свободному дыханию тем экспозиции. Вариации постепенно обнажают ее звериную сущность. При этом мелодия остается неизменной, раз от разу повторяется она с тупой, автоматической точностью. Зато меняется оркестровая ткань, гармония, меняются сопровождающие голоса. Образ вражеского нашествия надвигается, разрастается до чудовищных размеров.
Преграду железной лавине воздвигает главная тема. Но как преобразился ее облик! Перенесенная в минор, замедленная и напряженная, она звучит как отклик на свершившееся, как возглас, полный гнева и мужества. Не остается безразличной к происшедшему и побочная тема. Лучезарный, улыбчатый образ превращается в горестный реквием. Тихо, печально поет фагот, и кажется, что это голос человека, потрясенного безмерным горем. «… После всеобщей скорби-личная, может быть скорбь матери. Такая скорбь, когда уж и слез не осталось» , — писал об этом эпизоде композитор.
Заключение части перекликается с ее началом. Восстанавливается ощущение душевной ясности и спокойствия. Музыка светлеет, точно в предчувствии желанного мира. И вдруг знакомый тревожный шорох малого барабана и его неизменный спутник — тема нашествия… Война не кончилась…
Последующие три части, не уступая первой по художественной мощи, отличаются от нее характером замысла. Наглядное изображение событий уступает место широким обобщениям. Композитор углубляется в духовный мир человека, обращается к образам природы, восхищается мужеством защитников добра и справедливости.
II часть — необычное для Шостаковича лирическое скерцо. Музыка проникнута благородством и сердечной простотой. Первая тема грациозна, как танец, и выразительна, как ласковая речь. Ее дополняет вторая, задумчиво звучащая у гобоя, Скерцо могло бы стать полноценным «лирическим отступлением» , если бы не музыка среднего эпизода. Странные видения навевает она. Острые, крикливые звучания рождают карикатурный, искаженный образ, исполненный какого-то лихорадочного возбуждения. Покой отравлен сознанием неустроенности мира. Приглушенно и опечаленно звучат теперь начальные мелодии скерцо.
Образы III части навеяны, по словам Шостаковича, строгой красотой классической архитектуры Ленинграда, передают «упоение жизнью, преклонение перед родной природой» . Звучание вступительного хорала, напоминающее орган, ораторский пафос речитативов, спокойный разлив мелодий — все это полно монументального величия. И лишь в среднем разделе, как и в скерцо, резко меняется характер музыки. В ней столько негодования, бурного и возвышенного, что оно не остывает и при возвращении мелодий первого раздела.
Финал начинается без перерыва. Его главная тема зарождается в сумеречной мгле вступления. Она выделяется среди всех других тем симфонии неукротимой энергией движения. Ее воля к развитию кажется неисчерпаемой: развертывание этой темы заполняет громадное звуковое пространство. Музыка передает кипение народного гнева, героические усилия масс. Как мысль о павших борцах, возникает величественный эпизод в ритме старинного танца — сарабанды. Отсюда начинается упорное, длительное восхождение к свету, торжеству заключительных тактов, когда в ослепительном звучании труб и тромбонов является главная тема I части — символ мира, образ грядущей победы.
История создания
Неизвестно когда именно, в конце 30-х или в 1940 году, но во всяком случае еще до начала Великой Отечественной войны Шостакович написал вариации на неизменную тему — пассакалью, сходную по замыслу с «Болеро Равеля». Он показывал ее своим младшим коллегам и ученикам (с осени 1937 года Шостакович преподавал в Ленинградской консерватории композицию и оркестровку). Тема простая, как бы приплясывающая, развивалась на фоне сухого стука малого барабана и разрасталась до огромной мощи. Сначала она звучала безобидно, даже несколько фривольно, но вырастала в страшный символ подавления. Композитор отложил это сочинение, не исполнив и не опубликовав его.
22 июня 1941 года его жизнь, как и жизнь всех людей в нашей стране, резко изменилась. Началась война, прежние планы оказались перечеркнутыми. Все стали работать на нужды фронта. Шостакович вместе со всеми рыл окопы, дежурил во время воздушных тревог. Делал аранжировки для концертных бригад, отправлявшихся в действующие части. Естественно, роялей на передовых не было, и он перекладывал аккомпанементы для небольших ансамблей, делал другую необходимую, как ему казалось, работу.
Но как всегда у этого уникального музыканта-публициста — как было с детства, когда в музыке передавались сиюминутные впечатления бурных революционных лет, — стал созревать крупный симфонический замысел, посвященный непосредственно происходящему. Он начал писать Седьмую симфонию. Летом была закончена первая часть. В сентябре, уже в блокированном Ленинграде, композитор создал вторую часть, показал ее коллегам. Начал работу над третьей частью.
1 октября по специальному распоряжению властей его вместе с женой и двумя детьми самолетом переправили в Москву. Оттуда, через полмесяца поездом он отправился дальше на восток. Первоначально планировалось ехать на Урал, но Шостакович решил остановиться в Куйбышеве (так в те годы называлась Самара). Здесь базировался Большой театр, было много знакомых, которые на первое время приняли композитора с семьей к себе, но очень быстро руководство города выделило ему комнату, а в начале декабря — двухкомнатную квартиру. В нее поставили рояль, переданный на время местной музыкальной школой. Можно было продолжать работу.
В отличие от первых трех частей, созданных буквально на одном дыхании, работа над финалом продвигалась медленно. Было тоскливо, тревожно на душе. Мать с сестрой остались в осажденном Ленинграде, переживавшем самые страшные, голодные и холодные дни. Боль за них не оставляла ни на минуту. Неудивительно, что последняя часть долго не получалась. Шостакович понимал, что в симфонии, посвященной событиям войны, все ожидали торжественного победного апофеоза с хором, праздника грядущей победы. Но для этого не было пока никаких оснований, а он писал так, как подсказывало сердце. Не случайно позднее распространилось мнение, что финал по значимости уступает первой части, что силы зла оказались воплощенными значительно сильнее, чем противостоящее им гуманистическое начало.
27 декабря 1941 года Седьмая симфония была закончена. Конечно, Шостаковичу хотелось, чтобы ее исполнил любимый оркестр — оркестр Ленинградской филармонии под управлением Мравинского. Но он был далеко, в Новосибирске, а власти настаивали на срочной премьере: исполнению симфонии, которую композитор назвал Ленинградской и посвятил подвигу родного города, придавалось политическое значение. Премьера состоялась в Куйбышеве 5 марта 1942 года. Играл оркестр Большого театра под управлением Самуила Самосуда.
Процитируем слова великого советского писателя Алексея Толстого о симфонии: «Седьмая симфония посвящена торжеству человеческого в человеке. Постараемся (хотя бы отчасти) проникнуть в путь музыкального мышления Шостаковича — в грозные темные ночи Ленинграда, под грохот разрывов, в зареве пожаров, оно привело его к написанию этого откровенного произведения. <...> Седьмая симфония возникла из совести русского народа, принявшего без колебания смертный бой с черными силами. Написанная в Ленинграде, она выросла до размеров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний. Симфония прозрачна в своей огромной сложности, она и сурова, и по-мужски лирична, и вся летит в будущее, раскрывающееся за рубежом победы человека над зверем.
...Скрипки рассказывают о безбурном счастьице, — в нем таится беда, оно еще слепое и ограниченное, как у той птички, что «ходит весело по тропинке бедствий»... В этом благополучии из темной глубины неразрешенных противоречий возникает тема войны — короткая, сухая, четкая, похожая на стальной крючок.
Оговариваемся, человек Седьмой симфонии — это некто типичный, обобщенный и некто — любимый автором. Национален в симфонии сам Шостакович, национальна его русская рассвирепевшая совесть, обрушившая седьмое небо симфонии на головы разрушителей.
Тема войны возникает отдаленно и вначале похожа на какую-то простенькую и жутковатую пляску, на приплясывание ученых крыс под дудку крысолова. Как усиливающийся ветер, эта тема начинает колыхать оркестр, она овладевает им, вырастает, крепнет. Крысолов, со своими железными крысами, поднимается из-за холма... Это движется война. Она торжествует в литаврах и барабанах, воплем боли и отчаяния отвечают скрипки. И вам, стиснувшему пальцами дубовые перила, кажется: неужели, неужели уже все смято и растерзано? В оркестре — смятение, хаос.
Нет. Человек сильнее стихии. Струнные инструменты начинают бороться. Гармония скрипок и человеческие голоса фаготов, могущественнее грохота ослиной кожи, натянутой на барабаны. Отчаянным биением сердца вы помогаете торжеству гармонии. И скрипки гармонизируют хаос войны, заставляют замолкнуть ее пещерный рев.
Проклятого крысолова больше нет, он унесен в черную пропасть времени. Слышен только раздумчивый и суровый — после стольких потерь и бедствий — человеческий голос фагота. Возврата нет к безбурному счастьицу. Перед умудренным в страданиях взором человека — пройденный путь, где он ищет оправдания жизни.
За красоту мира льется кровь. Красота — это не забава, не услада и не праздничные одежды, красота — это пересоздание и устроение дикой природы руками и гением человека. Симфония как будто прикасается легким дуновением к великому наследию человеческого пути, и оно оживает.
Средняя (третья — Л. М.) часть симфонии — это ренессанс, возрождение красоты из праха и пепла. Как будто перед глазами нового Данте силой сурового и лирического раздумья вызваны тени великого искусства, великого добра.
Заключительная часть симфонии летит в будущее. Перед слушателями... раскрывается величественный мир идей и страстей. Ради этого стоит жить и стоит бороться. Не о счастьице, но о счастье теперь рассказывает могущественная тема человека. Вот — вы подхвачены светом, вы словно в вихре его... И снова покачиваетесь на лазурных волнах океана будущего. С возрастающим напряжением вы ожидаете... завершения огромного музыкального переживания. Вас подхватывают скрипки, вам нечем дышать, как на горных высотах, и вместе с гармонической бурей оркестра, в немыслимом напряжении вы устремляетесь в прорыв, в будущее, к голубым городам высшего устроения...» («Правда», 1942, 16 февраля).
После куйбышевской премьеры симфонии прошли в Москве и Новосибирске (под управлением Мравинского), но самая замечательная, поистине героическая состоялась под управлением Карла Элиасберга в осажденном Ленинграде. Чтобы исполнить монументальную симфонию с огромным составом оркестра, музыкантов отзывали из военных частей. Некоторых перед началом репетиций пришлось положить в больницу — подкормить, подлечить, поскольку все простые жители города стали дистрофиками. В день исполнения симфонии — 9 августа 1942 года — все артиллерийские силы осажденного города были брошены на подавление огневых точек врага: ничто не должно было помешать знаменательной премьере.
И белоколонный зал филармонии был полон. Бледные, истощенные ленинградцы заполнили его, чтобы услышать музыку, посвященную им. Динамики разносили ее по всему городу.
Общественность всего мира восприняла исполнение Седьмой как событие огромной важности. Вскоре из-за рубежа стали поступать просьбы выслать партитуру. Между крупнейшими оркестрами западного полушария разгорелось соперничество за право первого исполнения симфонии. Выбор Шостаковича пал на Тосканини. Через мир, охваченный огнем войны, полетел самолет с драгоценными микропленками, и 19 июля 1942 года Седьмая симфония была исполнена в Нью-Йорке. Началось ее победное шествие по земному шару.
Музыка
Первая часть начинается в ясном светлом до мажоре широкой, распевной мелодией эпического характера, с ярко выраженным русским национальным колоритом. Она развивается, растет, наполняется все большей мощью. Побочная партия также песенна. Она напоминает мягкую спокойную колыбельную. Заключение экспозиции звучит умиротворенно. Все дышит спокойствием мирной жизни. Но вот откуда-то издалека раздается дробь барабана, а потом появляется и мелодия: примитивная, похожая на банальные куплеты шансонетки — олицетворение обыденности и пошлости. Это начинается «эпизод нашествия» (таким образом, форма первой части — сонатная с эпизодом вместо разработки).
Поначалу звучание кажется безобидным. Однако тема повторяется одиннадцать раз, все более усиливаясь. Она не изменяется мелодически, только уплотняется фактура, присоединяются все новые инструменты, потом тема излагается не одноголосно, а аккордовыми комплексами. И в результате она вырастает в колоссальное чудовище — скрежещущую машину уничтожения, которая кажется, сотрет все живое.
Но начинается противодействие. После мощной кульминации реприза наступает омраченной, в сгущенно минорных красках. Особенно выразительна мелодия побочной партии, сделавшаяся тоскливой, одинокой. Слышно выразительнейшее соло фагота. Это больше не колыбельная, а скорее плач, прерываемый мучительными спазмами. Лишь в коде впервые главная партия звучит в мажоре, утверждая наконец столь трудно доставшееся преодоление сил зла.
Вторая часть — скерцо — выдержано в мягких, камерных тонах. Первая тема, излагаемая струнными, соединяет в себе светлую печаль и улыбку, чуть приметный юмор и самоуглубленность. Гобой выразительно исполняет вторую тему — романсовую, протяженную. Затем вступают другие духовые инструменты. Темы чередуются в сложной трехчастности, создавая образ привлекательный и светлый, в котором многие критики усматривают музыкальную картину Ленинграда прозрачными белыми ночами. Лишь в среднем разделе скерцо появляются иные, жесткие черты, рождается карикатурный, искаженный образ, исполненный лихорадочного возбуждения. Реприза скерцо звучит приглушенно и печально.
Третья часть — величавое и проникновенное адажио. Оно открывается хоральным вступлением, звучащим словно реквием по погибшим. За ним следует патетическое высказывание скрипок. Вторая тема близка скрипичной, но тембр флейты и более песенный характер передают, по словам самого композитора, «упоение жизнью, преклонение перед природой».
Средний эпизод части отличается бурным драматизмом, романтической напряженностью. Его можно воспринимать как воспоминание о прошедшем, реакцию на трагические события первой части, обостренные впечатлением непреходящей красоты во второй. Реприза начинается речитативом скрипок, еще раз звучит хорал, и все истаивает в таинственно рокочущих ударах тамтама, шелестящем тремоло литавр. Начинается переход к последней части.
В начале финала — то же еле слышное тремоло литавр, тихое звучание скрипок с сурдинами, приглушенные сигналы. Происходит постепенное, медленное собирание сил. В сумеречной мгле зарождается главная тема, полная неукротимой энергии. Ее развертывание колоссально по масштабам. Это образ борьбы, народного гнева. Его сменяет эпизод в ритме сарабанды — печальный и величественный, как память о павших. А затем начинается неуклонное восхождение к торжеству заключения симфонии, где главная тема первой части, как символ мира и грядущей победы, звучит ослепительно у труб и тромбонов.
Иллюстрация: Д. Шостакович на защите блокадного Ленинграда, 1941 г. Фото Р. Мазалева
• Тосканини. 7-я симфония Шостаковича
• Подвиг Тосканини. 7-я симфония Шостаковича
• Балет «Ленинградская симфония»