Удачи и провалы Зальцбурга-2008
Самой удачной зальцбургской продукцией я бы назвала в этом году «Ромео и Джульетту». В постановке Барлетта Шера сошлись все компоненты, необходимые для того, чтобы фестиваль мог и впредь сохранять свою законодательную роль: выдвигать режиссеров, раздавать лавровые венки молодым певцам, открывать провинциальные дирижерские таланты.
Во-первых, в новом «Ромео» абсолютно чисто была разыграна тема физической близости любви и смерти, заложенная директором фестиваля Юргеном Флиммом в его концепцию. В постановки «Дон Жуана» и «Замка герцога Синяя борода» подмешались еще и философия с мистикой, поэтому они были «не в тему». Барлетт оперными делами только начал заниматься — не искушен, не испорчен, местами не сведущ в вокале, зато силен в литературе и кино. Он заставил рыдать, смеяться, сопереживать, негодовать. Ему удались шекспировские страсти, о слабостях я скажу ниже.
Второе сильное место постановки — дирижер. Тот самый молодой, провинциальный, активный и трудолюбивый, готовый свернуть горы ради дела и карьерного марш-броска. Янник Незэ-Сегэн прибыл в Европу из Канады и намерен надолго здесь остаться: назначение на пост руководителя Роттердамского симфонического оркестра, числившегося до конца июля за Гергиевым, было у дирижера в кармане, когда он приехал «брать» Зальцбург. Зальцбург он «взял» и наверняка еще много раз сюда вернется.
Янник Незэ-Сегэн не поклонник чужих традиций, смело отвергающий аутентизм, продирался сквозь партитуру сам и выдал юношеский шедевр. Дерзость присуща молодости. Но главное — это то, что он от начала до конца понимал, о чем он играет. Взял направление и четко ему следовал, а кто близко сидел и видел энергичного маэстро в яме, посмотрел двойной спектакль. Подобно Фаэтону, погоняющему своих божественных коней к солнцу, он действовал рискованно и виртуозно. Пусть какие-то параллельные сюжеты не развивались в его интерпретации, ущерба общему впечатлению это не нанесло. Фестивальная публика привередливая — для многих только Караян не делал ошибок, ну, может, еще Мути (кстати, Мути в этом году не блистал — особенно в «Волшебной флейте»: видимо, не всегда полезно знать партитуры наизусть и дирижировать с закрытыми глазами), а от этого канадца ожидали чего угодно, кроме стабильности. «Бу» было приготовлено, но не пригодилось. Канадец не сдался и в итоге победил. Только акустика Фельзенрайтшуле — выдолбленного в скале аркадного театра — подводила ужасно. Сидишь в закрытом театре, а ощущение такое, будто прохлаждаешься на открытом воздухе в какой-нибудь Арена ди Верона.
Третья удача — артисты. Никому не известная Нино Мачаидзе (Джульетта) стала фавориткой фестиваля и новой «дамой сердца» Роландо Вилазона, который на год потерял свою Анну. Я была рада за молодую грузинскую певицу, начинающую свой звездный путь с таким сильным партнером. Конечно, она не избежала сравнения с «несравненной» Анной Нетребко, но все отметили ее оригинальность и главное — свежесть и неискушенность. Нетребко ведь частично уже перешла в разряд Джульетт-интеллектуалок, а Нино пока летит туда, куда ее несет вдохновение. Это здорово.
Теперь о недостатках. Меня не устроила тема «Монтекки и Капулетти». Одетые, как Моцарт, господа в париках и камзолах (за костюмы отвечал Майкл Йерган) шныряли по сцене, длинной, как болонские аркадные проспекты. Мелькали, мешали сосредоточиться. Откуда постановщик взял идею сопоставления ренессансной Вероны с пропудренной Францией времен Помпадур — загадка. Может, он еще не отошел от «Севильского цирюльника», которого ставил только что в Нью-Йорке. Но парики и подвязки для поколения родителей Ромео и Джульетты — это не все. Еще были люди с площади, водимые Тибальдом и Меркуцио, — все как один похожие на героев «Пиратов Карибского моря». Хоть бы они стояли: можно было бы поругать режиссера за статичность, но не тут-то было — он разыграл такие мощные групповые драки и единоборства, только дух захватывало. Брутальное зрелище воздействовало на зрителей и отвлекало от лирических красот Гуно. Но спектакль все равно получился славным — открытие дирижера, представление интересного сопрано, может, рождение нового дуэта, появление энергичного драматического режиссера, пока еще не освоившегося в опере, но явно сильного.
А вот «Русалке» Дворжака повезло гораздо меньше. Вельзер-Мест и его Кливлендский оркестр свое дело сделали, верно отобразив переход от вымирающего романтизма к нарождающемуся модерну, осуществленный Дворжаком. Певцы старались изо всех сил: финская красотка Эмили Мэджи (Русалка), поляк Петр Бечала (Принц) и колоритная немка Биргит Реммерт (в роли Ежибабы). Даже не могу сказать, много или мало сделал в «Русалке» режиссерский дуэт Йосси Вилер — Серджо Морабито. Они и миры пытались сопоставлять, обнажая одинаково холодный гламур у людей и у подводных персонажей. Бедная Русалка, мечущаяся между ними, как между молотом и наковальней, не нашла себе места и закололась. Христианство нависало над героями дамокловым мечом (светящийся крест на стене), но не через него герои пришли к финалу — гармонии в смерти. Все это мудрено закручено, а из головы не выходит метафора, которую шутки ради предложила коллега. «Постановщики ничего не поняли в тонкой чешской опере, — сказала она. — Вот это дерево, которым по периметру обита сцена, не олицетворяет ли оно собой банальную пивную бочку, с которой у них ассоциируется далекая Чехия?»
Как знать, может быть, этот незамысловатый образ действительно повлиял на изощренных режиссеров.