В начале 20 столетия Киевскую консерваторию посетил Сергей Рахманинов. В одном из классов ему представили 11-летнего мальчика. «У тебя руки профессионального пианиста. Ну-ка, сыграй что-нибудь»,— предложил Рахманинов, а когда мальчик кончил играть, сказал: «Я уверен, тебе на роду написано быть большим пианистом». Мальчиком этим был Александр Браиловский, и он оправдал предсказание.
…Отец, владелец небольшой нотной лавки на Подоле, давший мальчику первые уроки игры на рояле, вскоре почувствовал, что сын и в самом деле необычайно талантлив, и в 1911 году повез его в Вену, к знаменитому Лешетицкому. Юноша проучился у него три года, а когда разразилась мировая война, семья перебралась в нейтральную Швейцарию. Новым учителем стал Ферруччо Бузони, завершивший «шлифовку» его таланта.
Браиловский дебютировал в Париже и произвел такую сенсацию своей виртуозностью, что контракты буквально посыпались со всех сторон. Одно из приглашений было, впрочем, необычным: оно пришло от страстной почитательницы музыки и скрипачки-любительницы королевы Бельгии Елизаветы, с которой он с тех пор часто музицировал. Всего несколько лет понадобилось артисту, чтобы снискать мировую славу. Вслед за культурными центрами Европы ему аплодирует Нью-Йорк, а чуть позже он стал первым европейским пианистом, «открывшим» Южную Америку — так много там никто до него не играл. Однажды только в Буэнос-Айресе он за два месяца дал 17 концертов! Во многих провинциальных городах Аргентины и Бразилии вводились специальные поезда, доставлявшие желающих послушать Браиловского на концерт и обратно.
Триумфы Браиловского ассоциировались, прежде всего, с именами Шопена и Листа. Любовь к ним привил ему еще Лешетицкий, и он пронес ее сквозь всю жизнь. В 1923 году артист почти на год уединился во французской деревушке Аннеси. чтобы подготовить цикл из шести программ, посвященных творчеству Шопена. В него вошли 169 произведений, которые он исполнил в Париже, причем концертанту предоставили для этого рояль фирмы Плейель, к которому последним прикасался Ф. Лист. Позже Браиловский не раз повторял подобные циклы в других городах. «Шопеновская музыка у него в крови»,- писала «Нью-Йорк тайме» после его американского дебюта. А спустя несколько лет он посвятил значительные циклы концертов в Париже и Лондоне творчеству Листа. И снова одна из лондонских газет назвала его «Листом нашего времени».
Браиловскому всегда сопутствовал исключительно бурный успех. В разных странах его встречали и провожали долгими овациями, ему вручали ордена и медали, награждали премиями и почетными званиями. Но вот профессионалы, критики относились к его игре большей частью скептически. Это подметил еще А. Чесинс, писавший в своей книге «Говоря о пианистах»: «Александр Браиловский пользуется различной репутацией в среде профессионалов и у публики. Масштаб и содержание его гастролей и контрактов со звукозаписывающими фирмами, преданность ему публики сделали Браиловского загадкой в своей профессии. Отнюдь не загадочным человеком, конечно, так как он всегда вызывал самое горячее восхищение своих коллег как личность… Перед нами человек, который любит свое дело и заставляет публику любить его, год за годом. Быть может, это не пианист из пианистов и не музыкант из музыкантов, но он — пианист для слушателей. И об этом стоит задуматься».
В 1961 году, когда убеленный сединами артист впервые гастролировал в СССР, москвичи и ленинградцы смогли убедиться в справедливости этих слов и попытаться разрешить «загадку Браиловского». Артист предстал перед нами в отличной профессиональной форме и в своем коронном репертуаре: он играл Чакону Баха — Бузони, сонаты Скарлатти, «Песни без слов» Мендельсона. Третью сонату Прокофьева. Сонату си минор Листа и, конечно, много произведений Шопена, а с оркестром — концерты Моцарта (ля мажор), Шопена (ми минор) и Рахманинова (до минор). И произошло удивительное: быть может, впервые именно в СССР публика и критика сошлись в оценке Браиловского, при этом публика проявила высокий вкус и эрудицию, а критика — доброжелательную объективность. Слушатели, воспитанные на гораздо более серьезных образцах, научившиеся открывать в произведениях искусства и их интерпретации прежде всего мысль, идею, не могли безоговорочно принять прямолинейности концепций Браиловского, его стремления к внешним эффектам, выглядевшего для нас старомодным. Все «плюсы» и «минусы» такого стиля точно определил в своей рецензии Г. Коган: «С одной стороны,- блестящая техника (кроме октав), элегантно отточенная фраза, жизнерадостный темперамент, ритмический „задор“, подкупающая непринужденность, живость, энергия исполнения, уменье так „подать“ даже то, что, собственно „не выходит“, чтобы вызвать восторг публики; с другой,- довольно поверхностная, салонная трактовка, сомнительные вольности, весьма уязвимый художественный вкус».
Сказанное не значит, что Браиловский вовсе не имел в нашей стране успеха. Публика по достоинству оценила огромное профессиональное мастерство артиста, «прочность» его игры, присущие ей временами блеск и обаяние, несомненную искренность. Все это сделало встречу с Браиловским запомнившимся событием в нашей музыкальной жизни. А для самого артиста это была по сути дела «лебединая песня». Вскоре он почти прекратил выступать перед публикой и записываться на пластинки. Его последние записи — Первый концерт Шопена и «Пляска смерти» Листа,— сделанные в начале 60-х годов, подтверждают, что присущие ему достоинства пианист не потерял до конца своей профессиональной карьеры.
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: Современные пианисты, 1990 г.