…По семейному преданию трехлетняя девочка, не зная нот, по слуху подобрала один из вальсов Шопена. Может быть, так, а может быть, это позднейшие легенды. Но во всех случаях символично, что пианистическое младенчество Беллы Давидович связывается с именем гения польской музыки. Ведь именно шопеновский «маяк» вывел ее на концертную эстраду, осенил ее имя…
Впрочем, все это произошло уже много позже. А артистический дебют ее был настроен на другую репертуарную волну: в родном городе Баку она сыграла Первый концерт Бетховена с оркестром под управлением Николая Аносова. Уже тогда специалисты обратили внимание на удивительную органичность ее пальцевой техники и покоряющее обаяние врожденного легато. В Московской консерватории она начала заниматься у К. Н. Игумнова, а после смерти выдающегося педагога перешла в класс его ученика Я. В. Флиера. «Однажды, — вспоминала пианистка, — я заглянула в класс Якова Владимировича Флиера. Захотелось посоветоваться с ним относительно „Рапсодии на тему Паганини“ Рахманинова и поиграть на двух роялях. Эта встреча, почти случайная, решила мою дальнейшую студенческую судьбу. Урок с Флиером произвел на меня настолько сильное впечатление — надо знать Якова Владимировича, когда он в ударе… — что я тут же, не медля ни минуты, попросилась к нему в ученицы. Помню, он буквально заворожил меня своим артистизмом, увлеченностью музыкой, педагогическим темпераментом». Эти черты, заметим, талантливая пианистка унаследовала от своего наставника.
А вот как вспоминал об этих годах сам профессор: «Заниматься с Давидович было сплошной радостью. Она с поразительной легкостью готовила новые сочинения. Ее музыкальная восприимчивость была настолько обострена, что мне почти никогда не приходилось в занятиях с ней возвращаться к тому или иному пройденному фрагменту. Давидович удивительно тонко чувствовала стиль самых различных композиторов — классиков, романтиков, импрессионистов, современных авторов. И все же особенно близок ей был Шопен».
Да, эта душевная предрасположенность к шопеновской музыке, обогащенная мастерством флиеровской школы, раскрылась еще в студенческие годы. В 1949 году никому не известная студентка Московской консерватории стала одной из двух победительниц первого послевоенного конкурса в Варшаве — наряду с Галиной Черны-Стефаньской. С этого момента концертная карьера Давидович постоянно шла по восходящей линии. Окончив консерваторию в 1951 году, она еще три года совершенствовалась в аспирантуре у Флиера, а затем и сама вела там класс. Но главным оставалась концертная деятельность. Долгое время шопеновская музыка была основной сферой ее творческого внимания. Без его произведений не обходилась ни одна ее программа, и именно Шопену она обязана ростом своей популярности. Отличный мастер фортепианной кантилены, она раскрывалась полнее всего именно в лирико-поэтической сфере: естественность передачи музыкальной фразы, колористическое мастерство, отточенная техника, обаяние артистической манеры — вот качества, присущие ей и покоряющие сердца слушателей.
Но вместе с тем Давидович не стала узкой «специалисткой по Шопену». Постепенно она расширяла границы своего репертуара, включая в него многие страницы музыки Моцарта, Бетховена, Шумана, Брамса, Дебюсси, Прокофьева, Шостаковича. В симфонических вечерах она исполняет концерты Бетховена, Сен-Санса, Рахманинова, Гершвина (и конечно, Шопена)… «Мне очень душевно близки в первую очередь романтики,- говорила Давидович в 1975 году. — Играю их давно. Достаточно много исполняю Прокофьева и с большим удовольствием прохожу его со студентами в Московской консерватории… В 12 лет, ученицей Центральной музыкальной школы, я сыграла Английскую сюиту Баха соль минор на вечере студентов кафедры Игумнова и получила достаточно высокую оценку в печати. Я не боюсь упреков в нескромности, ибо готова тут же добавить следующее; даже достигнув зрелого возраста, я почти никогда не отваживалась включать Баха в программы своих сольных концертов. А ведь прелюдии и фуги и другие сочинения великого полифониста я не только прохожу со студентами: эти сочинения у меня в ушах, в голове, ибо, живя в музыке, без них попросту нельзя обойтись. Иное сочинение, хорошо усвоенное пальцами, остается для тебя неразгаданным, словно так и не удалось подслушать тайные мысли автоpa. Подобное бывает и с заветными пьесами — к ним так или иначе приходишь позднее, обогащенной жизненным опытом».
Эта пространная цитата объясняет нам, каковы были пути развития таланта пианистки и обогащения ее репертуара, дает основания для постижения движущих сил ее искусства. Не случайно, как мы теперь видим, и то, что Давидович почти не исполняет современной музыки: во-первых, ей трудно проявить здесь свое главное оружие — покоряющую певучую кантилену, способность петь на рояле, во-вторых, ее не трогают умозрительные, пусть и совершенные конструкции в музыке. «Возможно, я заслуживаю нарекания в ограниченности кругозора, — признавалась артистка. — Но не могу изменить одному из своих творческих правил: в исполнительстве нельзя быть неискренней».
Критика давно уже нарекла Беллу Давидович поэтом фортепиано. Правильнее было бы заменить этот расхожий термин иным: певец на рояле. Ибо для нее всегда игра на инструменте была сродни пению, она и сама признавалась, что «ощущает музыку вокально». В этом и секрет неповторимости ее искусства, ярко проявляющийся не только в сольном исполнительстве, но и в ансамблевом. Еще в пятидесятые годы она нередко играла в дуэте с мужем, талантливым, рано умершим скрипачом Юлианом Ситковецким, позднее с Игорем Ойстрахом, часто выступает и записывается вместе с сыном — известным уже скрипачом Дмитрием Ситковецким. Вот уже около десяти лет пианистка живет в США. Ее гастрольная деятельность за последнее время стала еще интенсивнее, и она сумела не затеряться в потоке виртуозов, которые ежегодно выплескиваются на концертные эстрады мира. Ее в лучшем смысле слова «женский пианизм» воздействует на этом фоне еще более сильно и неотразимо. Подтвердили это и её московские гастроли 1988 года.
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: Современные пианисты, 1990 г.