Старейшина венгерской пианистической школы принадлежит к блестящей плеяде мастеров фортепиано, выдвинувшихся в стране в 30-е годы нашего века, и впервые заставившей говорить о себе после будапештского конкурса пианистов 1933 года. Хернади стал лауреатом этого соревнования, уже окончив Будапештскую музыкальную академию под руководством Б. Бартока и Е. Донаньи, пройдя школу высшего мастерства у А. Шнабеля в Берлине, имея за плечами четырехлетний опыт концертирования в городах Европы. Однако расцвет многогранной деятельности артиста и педагога наступил уже после войны, в условиях новой, народной власти.
С 1945 года Хернади стал профессором Будапештской музыкальной академии, он объездил многие страны как гастролер и как член жюри крупнейших международных конкурсов, вел занятия на многих семинарах и курсах, устраиваемых для молодых артистов. И не удивительно, что в искусстве ряда представителей венгерской пианистической молодежи можно заметить следы воздействия его манеры и его индивидуальности. Многие из его учеников завоевали конкурсные лавры. С 1953 года пианист носит звание заслуженного артиста, в 1956 году ему присуждена была премия Кошута.
Лайош Хернади — пианист своеобразный и тонкий, по преимуществу мастер малой формы. Наиболее близкие ему сферы — классические миниатюры домоцартовской эпохи и родная венгерская музыка, в особенности Барток, Кодаи. Мало кто с таким чувством стиля и характера музыки, ее связей с народными истоками, интерпретирует, например, «15 венгерских сельских танцев» Бартока или «Марошсекские танцы» Кодаи. Незаурядную виртуозность пианист проявляет и в излюбленных им пьесах Листа, например, цикле «Венеция и Неаполь». Там же, где музыка насыщается внутренним драматизмом, сквозной драматургией, в игре Хернади проступают черты салонности или холодный расчет.
В своей первой рецензии на выступление Л. Хернади в Москве в 1958 году журнал «Советская музыка» писал: «Вот концертант, уравновешенный во всех компонентах искусства! Он обладает солидной, „крепкой“ техникой, в его интерпретации можно говорить скорее о взвешенности и выверенности каждой детали, чем о непосредственности чувства; его художественные намерения всегда ясны, но, пожалуй, лишены элемента неожиданности; серьезность в его игре берет верх над артистизмом». Но когда артист погружается в близкую ему музыкальную стихию — Бартока и Листа, привлекательные особенности его облика выходят на первый план.
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: Современные пианисты, 1990 г.