«Звучит Прелюдия ми минор Шопена. На экране туманный снежный лес с размеренным, как в басовой партии прелюдии, биением акцентов — темные штрихи елей. Стихотворение „Снег идет“ Б. Пастернака поразительно созвучно — и образно, и ритмически — мелодической линии шопеновской музыки. Неожиданное родство обнаруживается в стихотворении Пушкина „Бесы“ и „Наваждения“ С. Прокофьева. Аналогия смелая и, оказывается, убедительная!» Это — зарисовка с одного из концертов Максима Кончаловского.
Нестандартно сложилась судьба этого пианиста. Каждый выбирает свою дорогу в исполнительском искусстве. С детства он проявлял интерес и к музыке, и к поэзии, и к живописи. Но после учебы, после окончания Московской консерватории по классу Э. Г. Гилельса (1964), все пошло, казалось бы, привычным путем — сольные выступления, участие в ансамблевых вечерах. Но всеохватность интересов все же сказалась: в начале 70-х годов Кончаловский подготовил свою первую композицию «Французский импрессионизм». В ней соединились музыка Дебюсси, поэзия Верлена, Малларме, Рембо, живопись Клода Моне. Заинтересованное внимание аудитории убедило артиста в правильности избранного пути. Вскоре и москвичи, и жители других городов получили возможность познакомиться с новыми программами Кончаловского, построенными, так сказать, на пересечениях искусств.
Свободная манера артистического поведения, легкая сценическая театрализация, сдержанный комментарий — все это позволяло исполнителю устанавливать контакт со зрителями. Трудно переоценить просветительское значение таких его композиций, как «Бах — Микеланджело», «Бетховен — Роден — Рильке», «Врубель — Блок — Скрябин», «Гоген — Бодлер — Равель», «Прокофьев и Древняя Русь», «Старый Париж», «Стравинский — Пикассо и их современники», «Дом поэта» (о доме Максимилиана Волошина в Коктебеле). Такая концертная специфика закономерно привела Кончаловского на телеэкран, потому что его программы чрезвычайно «телегеничны». Однако при всем сценическом уклоне слушатели встречаются прежде всего с музыкантом-исполнителем. «Кончаловского-пианиста,— пишет Елена Авербах,— характеризует высокий, хотя и не всегда ровный, уровень исполнительского мастерства. Более близки, на наш взгляд, темпераменту и мироощущению музыканта романтики и импрессионисты, менее убеждает его Моцарт и Бах. Глубокой выразительностью и гармоничностью отмечены интерпретации произведений Бетховена, Прокофьева, Шостаковича, Шуберта, Дебюсси».
Впрочем, сам Максим Кончаловский настаивает на равноправии всех компонентов своих композиций. И действительно, в лучших его работах ощущается внутреннее единство разных образных элементов. «Самое главное, — говорит артист, — чтобы была общая идея, стержень, ради которого и создается программа. Если его нет, концерт распадается на части, никак между собой не связанные… Если бы можно было… растянуть жизнь, сделать ее длиннее, я занимался бы всеми видами искусств. Меня утешает то, что в работе над композициями я в какой-то мере удовлетворяю свой интерес к музыке, к поэзии и к живописи, причем стараюсь не создавать „перевеса“ в сторону какого-то одного вида искусства, все они равноценны в композициях».
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: Современные пианисты, 1990 г.